«Партийность» в российской дипломатии: 100 лет назад и сегодня

Внешнеполитический курс России в мире в последние годы неразрывно связан с именем главы МИДа Сергеем Лавровым, который не просто представляет страну на международной арене, а фактически является одним из главных архитекторов современного мироустройства. И если в глазах мирового сообщества президент Владимир Путин формулирует направления движения, то Сергей Лавров выступает в роли лоцмана, обеспечивая следование заданному курсу в сложных условиях постоянного изменения международного «климата». Лавров, безусловно, является одним из самых эффективных министров иностранных дел в истории нашей страны. В двух словах миссию нынешнего главы МИДа можно сформулировать как борьбу за право мира жить в мире. 100 лет назад Россия боролась исключительно за свое право существовать в мире. Во всяком случае, до недавнего времени господствовала именно такая точка зрения, и придерживались её представители различных идеологических течений. Если обратиться к историческим хроникам столетней давности, то несложно убедиться в явной надуманности мифа о чуть ли не полной государственной изоляции «коммунистической» России в начале 20-х годов прошлого века. На самом деле, с окончанием Гражданской войны палитра дипломатических действий РСФСР, а позже Советского Союза, стала вполне насыщенной. После того, как советская власть в стране окончательно обрела субъектность, сложились условия для выстраивания долгосрочных международных отношений. Начал складываться диалог с другими государствами, в том числе, и со странами-лидерами миропорядка того времени. Есть основания полагать, что сама по себе дипломатическая изоляция была обусловлена не столько фактом появления на карте мира первого государства рабочих и крестьян, сколько отсутствием в раздираемой внутренними распрями стране легитимной власти, которую можно было бы признать стороной в международном договоре. За первые два года существования СССР двусторонние отношения были выстроены практически со всеми странами мира, поэтому выдаваемый советскими историками за триумф прорыв советской дипломатией международной политической блокады, по большому счёту, таковым не является. В нормализации отношений между Советским Союзом и остальным миром решающую роль сыграл, скорее, прагматизм высоких договаривающихся сторон, нежели высокий уровень профессионализма первых советских дипломатов. Необходимо отметить, что основные сложности в международных отношениях у РСФСР и СССР как приемников Российской Империи возникали при обсуждении проблемы признания царских долгов. Большевики категорически не хотели этого делать, и их партнёры по переговорам были вынуждены идти на компромиссы. Это неявно указывало на то, что соседи по планете не сомневались в высоком уровне выживаемости нового режима и строили долгосрочные планы сосуществования с Советским Союзом. С другой стороны, правительства других стран видели в набирающем мощь СССР признаки былой русской «имперскости», и чем более явно они проявлялись, тем сговорчивее становились партнёры. Бескомпромиссную позицию в вопросе официального признания Советского Союза занимали лишь Соединенные Штаты. Их основные претензии были связаны не только с выплатой имперских долгов, но и с конфискацией большевиками активов американских промышленников. Отсутствие дипотношений, тем не менее, не повлияло на развитие деловых контактов между странами. Легендарная советская индустриализация была осуществлена во многом с помощью американского бизнеса. Делалось это далеко не бесплатно. По некоторым данным, в обеспечение выплат за приобретение Советским Союзом технологического оборудования и строительство производственных предприятий в 20-е годы через систему международных посредников в кладовые Федеральной резервной системы США было перемещено более половины золотого запаса страны. Ведущую роль в этом процессе играл заместитель Народного комиссара по иностранным СССР, а в будущем глава советского внешнеполитического ведомства Максим Литвинов, в прошлом профессиональный революционер и террорист. В молодости этот человек занимался нелегальными поставками оружия в Россию для поддержки революции 1905–1907 годов. Кроме этого, Литвинову приписывают организацию крупнейших операций по «революционной» экспроприации государственных ценностей в России, в частности, знаменитого налёта на карету казначейства при перевозке денег из почты в Тифлисское отделение Государственного банка в 1907 году. В 1921 году наркомом по иностранным делам был представитель знатного дворянского рода Георгий Чичерин. В дореволюционные годы, находясь в эмиграции в Берлине и Лондоне, он занимался агитационной работой, основным направлением которой являлась пропаганда пораженчества России в Мировой войне. На посту наркома Чичерин отвечал за формирование политической составляющей в международных делах, продвигая на международной арене большевистский дискурс о возможности мировой революции как проявление советской версии «мягкой силы». Внешнеполитическая конструкция Советского Союза, которая начала складываться 100 лет назад, несмотря на цветистую идеологическую упаковку, имела вполне функциональную начинку – стране необходимо было восстановить утраченные позиции и вернуться в число мировых лидеров. Отчасти это отражается в распределении ролей между руководителями ведомства. Экстравагантный нарком Чичерин олицетворял идеологическую составляющую во внешней политике, а его абсолютно приземлённый заместитель – экономическую. И она, судя по высокой эффективности привлечения внешних ресурсов для реализации прикладных задач времён НЭПа и первых пятилеток, явно была в приоритете. Пытаться провести параллели между событиями столетней давности и сегодняшними реалиями – задача неблагодарная. Слишком сильно изменился исторический контекст. Экспансионистские устремления большевиков носили в большей степени риторический характер, имели классовую, а не геополитическую основу, и имели целью завоевание умов, а не территорий. Поэтому и политика сдерживания по отношению к Советскому Союзу со стороны мировых держав, хоть и имела место, но не была столь жёсткой и разносторонней, как проводимая в наши дни коллективным Западом в отношении современной России. В какой-то степени большевикам было проще, чем нынешним руководителям России. Система ценностей того времени не исключала возможности идеологических гамбитов – раз «у пролетариата нет отечества», то и территориями можно безболезненно жертвовать, если они могут стать советскими республиками и экспортировать революцию соседям. С точки зрения сегодняшних представлений о мироустройстве такая степень свободы, какую имели советские дипломаты сто лет назад, при решении сегодняшних международных проблем невозможна. Сам министр иностранных дел Сергей Лавров является личностью, ничуть не уступающей дипломатам-революционерам 20-х годов прошлого века не по масштабам решаемых задач, ни по уровню харизмы. При этом «рамки дозволенного» у главы МИД России существенно уже, нежели у наркома по внешним делам – столь любимые большевиками дипломатические фрик-шоу (типа упражнения с ботинком в исполнении Никиты Хрущёва на заседании Генассамблеи ООН) как метод психологического воздействия на партнёров ушли в прошлое. И всё же одна параллель прослеживается. В 2021 году, как и сто лет назад, внешнеполитическое ведомство обрело партийный идентификатор. В 1921 году это произошло естественным образом – большевики одержали победу в Гражданской войне и стали монопольно представлять страну на международной арене. Сегодня «партийность» во внешней политике начала конструироваться осознанно на самых верхних этажах системы управления государством. В результате беспартийный министр иностранных дел Лавров оказывается на втором месте в списке «Единой России» на выборах в Госдуму. Партия власти заявляет в отношении собственного участия в преображении экономики Донбасса, претендует на ведущие роли в проведении «эпидемиологической дипломатии», выступая с инициативой «Санитарный щит». Есть ли смысл в подобной «гибридизации» внешней и внутренней политики России, мы, вероятно, увидим в ближайшее время.