«Тайна Волчьего озера»: Пролог, Первая глава [18+]

Андрей и Оля потеряли в детстве родителей. Судьба разделила их пути, но они снова встретились, чтобы найти своего отца, который, возможно, всё ещё жив. Они возвращаются в полузаброшенное село Строкалино, где провели детство. Им предстоит разгадать тайну прошлого своей семьи и столкнуться с неизвестной и очень опасной угрозой.

ПРОЛОГ

Паньшин громко зевнул и достал пачку сигарет. Курить хотелось страшно, в «дежурке» сейчас сидел только он: Чернышев пошёл в кабинет дознавателя взять какую-то бумажку, которую утром должен был забрать пристав. Им не разрешали дымить здесь, но нельзя отходить от телефона, который в любой момент может затрещать на весь отдел. Паньшин решил так: по голове его, конечно, не погладят, но и к стенке ставить никто не будет. Тем более, дежурные часто грешили тем, что могли сделать пару затяжек. Ночь длинная, спать хочется, надо иногда как-то подстегнуть синапсы в мозгу, чтобы глаза не слипались.

О синапсах, да и вообще о том, как работает человеческий мозг, старший лейтенант Олег Паньшин знал не очень много. Ему было достаточно понимать, что после нескольких затяжек его разум проясняется и уже не так сильно искушение откинуться на спинку кресла и прикрыть глаза. За сон во время дежурства риск получить по шее куда выше, чем от курения.

Он чиркнул спичкой и когда махал правой рукой, чтобы затушить пламя, нечаянно задел лежащий на самом краю стола дырокол, который тут же спикировал ему на ногу. Во время дежурств Олег снимал туфли, радуясь тому, что ноги «дышат», но сейчас очень сильно пожалел о своей привычке – удар пришёлся чётко на мизинец правой стопы. А боль, как известно, за этим следует такая, что лучше схлопотать пулю.

- Твою мать! – выругался старший лейтенант. Сигарета вывалилась изо рта и упала прямо на пачку документов. Недолго думая, Паньшин шарахнул по ней ладонью и обжёгся.

- Сука, да чтоб тебя…

И тут Олег Паньшин осознал всю беспомощность своего положения: он сидит в Стародвинском районном отделе внутренних дел, до нормального города (в его случае, Волгограда) – триста с лишним километров. Впереди совершенно никаких перспектив, только сплошные бумажки, дежурства, затем снова бумажки – и так без конца. После армии и учебы на юридическом его жизнь будто остановилась.

А ведь он когда-то хотел стать… певцом. Но несколько ударов отцовского ремня отбили всякое желание связать свою жизнь со сценой. «Батя», как всегда называл его Олег, считал, что настоящий мужик должен сразу после окончания школы идти в армию и потом найти нормальную работу, а на сцене только «педики жопами виляют». Олег никогда не считал себя педиком, он любил приударить за девчатами, но стыдиться своих увлечений вокальным искусством его научили уже с юных лет. В армию он, конечно, пошёл, но только после техникума.

- Чёрный ворон, что ж ты вьёшься… - тихо пробубнил себе под нос Паньшин. Он усмехнулся, вспоминая первые попытки выступать в поселковом клубе. Давно это было, ещё в начальной школе… Обладавшая с детства абсолютным слухом заведующая местной культурой Марьяна Евгеньевна сразу сообразила, что этого мальчика ждёт большое будущее, если он будет усердно заниматься.

Однако после двух занятий отец Олега в весьма грубой форме, используя все известные ему матерные обороты, затрагивающие всех родственников заведующей, объяснил, что его сын – «нормальный» и больше в клубе Олег не появлялся. Уже позднее, в старших классах, когда уроки Марьяны Евгеньевны забылись, а большие синие отметины от отцовского ремня на заднице рассосались, несостоявшийся певец, как это часто бывает, присоединился к компании местных гопников и активно раздавал в коридорах школы пинки всем детям, принимавшим активное участие во внеклассной и концертной деятельности. Когда Олег служил в армии, отец после очередной пьянки захлебнулся рвотными массами, но его завет глубоко врезался в сознание сына и, похоже, остался там навсегда.

Так что в итоге все артисты мужского пола для Паньшина официально стали «педиками, которые жопами виляют».

Смена не отличалась ничем от сотни тех, которые ему приходилось коротать в этом стеклянном ящике. Разве что июнь выдался весьма жарким, и Паньшин уже порядочно взмок. Руководство обещало поставить кондиционер в «дежурку» уже не один год, а старенький вентилятор перегорел неделю назад. Два часа ночи, а духота была такая, как будто сейчас полдень.

Олег вспомнил, как он по молодости в такую погоду мог гулять и куролесить с друзьями до самого рассвета, но сегодня Стародвинский район Волгоградской области, казалось, жил тихой и мирной жизнью. И всё же, Паньшин знал, что на деле всё не так просто.

Даже в посёлке Стародвинск, что являлся районным центром, жило чуть больше трёх тысяч человек, но практически все знали друг друга в лицо и звонить в дежурную часть среди них считалось предательством. Лишь в особых случаях участковый или опергруппа могли выехать на место происшествия: то пьяные подростки, насмотревшись всяких фильмов про гонщиков решили на разбитых «тазах» устроить ралли прямо посреди посёлка или хутора, то какой-нибудь алкаш затеет поножовщину или приезжие, оценив качество местной самогонки, решались показать зубы. Стычки с местными, как правило, заканчивались для таких смельчаков весьма плачевно, и участковым приходилось несколько часов, позёвывая, выслушивать бредни от еле ворочающих лыко городских пижонов про разбойное нападение, покушение на убийство и так далее. В техникуме, а уже потом в армии, Олег вдоволь насмотрелся на этих товарищей и ему так и не удалось найти с ними общий язык.

Это радовало и в то же время бесило: Паньшин всё детство мечтал уехать из Стародвинска и жить в городе. Но чуда не случилось и он, как многие его ровесники, вернулся сюда и ныне вынужден был выносить все тяготы службы в органах внутренних дел. Зарплата его, конечно, радовала, он почти ни в чём себе не отказывал, но всё чаще в последнее время в голове возникал вопрос: «Наелся… И что дальше?».

Курить больше не хотелось, мизинец на ноге болел, ладонь жгло, чувства обиды и безысходности мучали разум, образы пустого и ничем не примечательного прошлого и бессмысленного будущего снова пробегали перед глазами. Паньшин уже начал думать, что какой-нибудь дурацкий звонок с сообщением о пьяной драке помог бы ему отвлечься. Всё-таки работа, какой бы унылой она не была, помогает не думать о плохом.

И тут, как по волшебству, дежурный телефон громко затрещал. Паньшин радостно схватил трубку обожжённой рукой, от боли выронил её, но тут же ловко перехватил другой и прислонил к уху.

- Стародвинский районный отдел внутренних дел, оперативный дежурный старший лейтенант Паньшин слушает! – чётко проговорил Олег.

- Алло… Ээээ… Здрассьте… Это вас Екатерина Головина беспокоит… Из села Строкалино. – раздалось на другом конце провода.

Судя по голосу, женщине, а точнее, бабушке, было уже далеко за шестьдесят. Связь с отдаленными хуторами была не очень хорошей, так что скрипучий тенорок («Опять певческие заморочки!» - подумал про себя Олег), искаженный помехами на линии, вызывал неприятные ощущения, схожие с теми, которые появляются, когда кто-то скребет пенопластом по стеклу. По мокрой от пота спине Паньшина пробежали мурашки.

- Представьтесь, пожалуйста, полностью. Фамилия, имя, отчество и год рождения. – вежливо попросил Олег, открывая журнал приёма и регистрации сообщений.

Собеседница откашлялась. «Болеет что ли?» - подумал Паньшин, снимая колпачок с шариковой ручки, но тут же вспомнил, что разговаривает с бабушкой. Само собой, она чем-то болеет. Наверняка, сразу… всем.

- Ээээ… Екатерина Дмитриевна Головина… Двадцать четвёртое августа тысяча девятьсот сорок второго года.

«Едрить твою, дитя войны» - чуть было вслух не произнёс Паньшин, но одёрнул себя.

- Слушаю вас внимательно, Екатерина Дмитриевна.

- Тут понимаете, какое дело… Моя дочка, Варвара… То есть, Варвара Олеговна Головина, девятого декабря тысяча девятьсот шестьдесят восьмого года рождения! – чётко отрапортовала бабка. - Она… Ну, в общем, напилась опять, зараза такая… Сильно, аж чертей начала гонять. Убежала, она в общем, к Волчьему озеру. Знаете, где это?

- Да, конечно… - автоматически ответил Паньшин, записывая услышанное в журнал, хотя на берегу Волчьего озера он бывал всего один раз на ночной рыбалке. Дорогу он не запомнил, знал только то, что озеро находится за маленьким селом Строкалино. – Продолжайте, пожалуйста…

- Да, ну да… - бабка снова откашлялась и продолжила «скрипеть». – Я к Палычу сразу пошла… Ой, извините… К Дмитрию Павловичу Сторчаку, участковому нашему. Ну он за Варькой-то и пошёл.

Паньшин прикрыл глаза, борясь с желанием послать бабку куда подальше и бросить трубку. Опять пьянь, семейные разборки и прочие будничные заботы жителей Стародвинского района. Нет, такая работа, увы, не отгоняет, а только усиливает тоску.

- Екатерина Дмитриевна, так в чём, собственно, проблема?

- Так это… - бабка замолчала на пару секунду, Олег терпеливо ждал, постукивая ручкой по столешнице. – То два часа назад было. А ещё там, ну, в стороне озера, минут пять назад вроде как взорвалось что-то…

Паньшин уже был уверен в том, что мать бегающей ночью по полям и лесам Варвары, тоже опрокинула с дочкой пару стаканчиков.

- Вы не могли бы точнее описать? Что значит «взорвалось»? Вы видели или слышали взрыв?

Головина снова откашлялась, на этот раз так сильно, что звук раздававшийся из маленького динамика трубки, захрипел. Паньшин чуть отслонился, дожидаясь, пока собеседница перестанет выплёвывать свои связки и продолжит говорить нормально.

- Ну я это… На крылечко, в общем вышла, поглядеть… Мало ли, мож Палыч Варьку мою ведёт. И тут слышу – как бахнет! Как будто из ружья пальнули, только знаете… Посильнее! И ещё, вроде бы, вспыхнуло там что-то, за Острогой… Синее такое…

- Где, простите? – уточнил Паньшин. Бабка говорила вполне адекватно, так что старший лейтенант про себя отметил, что она, скорее всего, не врёт. Может просто нагнетает.

- Ну, за лесом. Волчье озеро за ним как раз будет. До него по дорожке надо идти, вдоль опушки.

- Ясно… - Паньшин торопливо записал всё сказанное, но в более корректной форме. – Екатерина Дмитриевна, кто-нибудь ещё пошёл туда? Родственники, соседи?

- Да какой там! – ответила Головина. – Я, как только услыхала, сразу в дом забежала и Палычу… Извините… Дмитрию Павлов…

- Не извиняйтесь, продолжайте! – прервал её Паньшин.

- Да, да… В общем, я сначала участковому попробовала на сотовый позвонить, но он недоступен. У нас тут связь плохая, но два часа уже как прошло… Страшное дело! Тут до озера-то идти минут десять-пятнадцать, ну и назад может с полчаса, если Варьку-то мою пьяную тащить.

- Понял вас. – Олег чиркнул ручкой в журнале. – Екатерина Дмитриевна, мы сейчас попробуем связаться с участковым и, если есть необходимость, вышлем на место следственно-оперативную группу. Назовите ваш адрес, пожалуйста.

- Улица Лесная, дом четыре. Да у нас тут она одна, эта улица. По левую сторону увидите дом красный, с крыльцом крытым. Вот это мой как раз.

- Понял. – повторил Паньшин. – Продиктуйте, пожалуйста, ваш номер телефона.

Услышал всё необходимое и сделав записи, Паньшин повесил трубку. Сообщение бабушки было минимум необычным. Хотя, есть вероятность, что строкалинский участковый Сторчак просто решил расслабиться в компании сельской пьянчужки. Но откуда тогда взрыв? Молодежь петардами балуется или Головиной просто почудилось со страху?

Пока Олег размышлял, почесывая ручкой за ухом, в «дежурку» вошёл Чернышёв.

- Случилось чё, Сергеич? – спросил он. – Кто звонил?

- Сколько до Строкалино ехать? – перечитывая написанное в журнале спросил Паньшин.

- Это в закаширинской зоне? – уточнил помощник, глядя на висящую на стене карту, на которой были обозначены границы поселений. Каширинкой называли реку, которая текла с востока на запад и разделяла Стародвинский район на две условные зоны.

- Да, вроде там.

- Вижу. Тройнянское сельское поселение. Да по такой погоде на «Ниве» минут тридцать-сорок, наверное.

- Набери Сторчака, спроси, чего там с алкашнёй местной не так. – сказал Паньшин.

Чернышёв достал телефон, нашёл номер строкалинского участкового и нажал на вызов. Где-то минуту слушал гудки, пока оператор автоматически не сбросил вызов, сообщив, что абонент не отвечает.

- Не берёт. Чё случилось-то?

- Давай заряжай следственно-оперативную группу, скажи, что через десять минут машина будет их ждать. Да баба какая-то пьяная по лесу шляется, Сторчак её искать пошёл и два часа уже как пропал. А ещё бабка местная, которая звонила, - Паньшин постучал ручкой по журналу регистрации - Говорит, вроде как там взорвалось что-то, но похоже херня. Пусть, в общем, разберутся, и сразу доложат.

Минут через пятнадцать после того, как следственно-оперативная группа на служебной «Ниве» выехала в сторону посёлка Строкалино, старший лейтенант Олег Паньшин устало потянулся в кресле. Суставы захрустели, по телу побежало приятное тепло. Он уже предвкушал, как Чернышёв сменит его на телефоне и можно будет вздремнуть пару часов. Тогда Олег ещё не подозревал, что ровно через полтора часа, после того, как он погрузится в страну сновидений, весь отдел встанет на уши, в коридорах начнётся беготня, а от матюгов начальника проснутся даже сотрудники, просиживающие жопы возле изолятора временного содержания. Телефоны будут разрываться от звонков из области, новая, вооруженная до зубов опергруппа будет в срочном порядке направлена в Строкалино, а сам Паньшин ещё через сутки, вытирая со лба холодный пот, будет подавать рапорт об увольнении по собственному желанию. Одна мысль о том, что он снова может оказаться в окрестностях Волчьего озера, приводила в ужас. И плевать он хотел на выслугу лет.

За месяц, пока согласно рапорту об увольнении подготавливались все необходимые документы, Паньшин так и не оказался в селе Строкалино. Не направили туда больше никого из местных сотрудников. Оставшихся в живых и в здравом уме из следственно-оперативной группы быстро перевели работать в другие районы, дело неожиданно спустили на тормозах и передали в область, а оттуда, по слухам, вся информация о событиях той страшной ночи докатилась до Москвы. Отдел дальше жил своей жизнью, но старший лейтенант не отказался от затеи навсегда оставить службу в органах. До пенсии Олег Паньшин поменяет ещё, наверное, с десяток рабочих мест, периодически борясь с желанием напиться вдрызг. Он так и не женится, а старость встретит где-то на просторах Самарской области, выходя вечерами на лавочку к другим дедам и судача с ними о жизни. Но никогда, никогда во время таких разговоров он не упоминал истории, связанные с посёлком Строкалино и Волчьим озером, потому что слухи, которые доходили до него уже после увольнения из полиции, ледяными пальцами сплетались на горле и душили бедного Олега. Рассудок отчаянно боролся с безумием, но эта борьба пробуждала старые воспоминания, которые превращались в ночные кошмары…

И он постоянно слышал зов. Странный, чарующий и ужасающий зов, прямо из глубин Волчьего озера.

* * *

- Товарищ капитан… А голова-то… где? – испуганно спросил Фаткин.

Ивашкевич ничего не ответил, только покачал головой. В райотделе по форме обращаться друг к другу было принято лишь во время разводов и в присутствии «больших начальников». Ещё десять минут назад он был для старшего лейтенанта просто «Фёдоровичем», но сейчас Фаткин обратился к нему по званию, и Ивашкевич его понимал: старлей был напуган до смерти. Будучи оперативным участковым, самое страшное, что ему довелось увидеть – это обделавшийся алкаш, который сладко спал в луже собственного говна. А вот капитан повидал на своём веку немало, две горячие точки за плечами оставил, много верных друзей похоронил в девяностые, но даже его слегка передёрнуло от вида того, что сейчас лежало в сухой траве, на опушке ольхового леса.

А лежало там тело участкового уполномоченного Сторчака. Одно тело. Без головы. Вокруг стояла тишина, как на кладбище, лишь только ветер изредка гулял в кронах деревьев, а те отзывались шорохом, похожим на шёпот. Со стороны озера веяло прохладой.

На самом деле, следственно-оперативная группа районного отдела полиции, состоявшая из следователя капитана Кирилла Ивашкевича, старшего лейтенанта Антона Фаткина, эксперта-криминалиста майора Пронина и водителя, младшего сержанта Дьяченко, не рассчитывала на какой-то серьезный выезд. На сутки заступали совершенно спокойно, последним серьезным происшествием в Стародвинском районе была пьяная драка на одном из хуторских выпускных вечеров, но и там обошлись силами местного участкового.

В этот раз, когда переехали через мост и повернули в сторону села Строкалино, оставив позади асфальтовую дорогу, полицейские даже и не задумывались о том, что найдут возле Волчьего озера. Фаткин даже рассказал анекдот, просмеяться после которого не могли до тех пор, пока на горизонте не показались редкие огоньки ночного села Строкалино.

- Федорович, слыхал анекдот про драку с ментами?

- Неа… - лениво ответил Ивашкевич. «Нива» лихо подскакивала на ухабах, которыми вся дорога была утыкана так, словно вчера тут пролетали немецкие бомбардировщики времен Великой Отечественной.

- Короче, звонок. «Алло, это пожарные? Да, слушаем! Да тут просто врач с ментом дерутся, я чёт хер его знает куда позвонить!».

В кабине «Нивы» раздался дружный хохот. Конечно, любому сотруднику претило нарицательное слово «мент», которым благодарное гражданское население много лет назад окрестило сотрудников органов внутренних дел, но ради шутки сами сотрудники могли себе позволить употреблять его сколько угодно раз.

Думая об этом и вытирая выступившие от смеха слезы, Фаткин спросил:

- Как думаешь, Сторчак решил с этой дамой беленькую на берегу распить? Романтика, йоптыть…

- Понятия не имею, - не отрывая взгляд от дороги ответил Ивашкевич. – Насколько знаю, он вообще-то не любитель.

- Ну мне перед отъездом мужики сказали, что баба там как раз… на любителя! – Фаткин снова заржал.

Ивашкевич криво улыбнулся, остальные лишь тихо хихикнули. Анекдот про драку был смешной, но пошлый юмор капитан не очень ценил. Можно было всё списать на юный возраст старлея. Гормоны играют, ясное дело. Кирилл вспомнил, как в середине девяностых сам сидел в окопах с такими же, как и он, зелеными пацанами. Над головой свистят пули, где-то взрывается дом, иногда гудит вертушка, а мысли и разговоры только об одном – о бабах. Так что пусть себе шутит, лишь бы войны не было, как говорится.

Но шутки кончились, как только они приехали в Строкалино. «Нива» заглохла примерно за сто метров до дома звонившей в отдел бабушки. Пронин и Дьяченко остались у насмерть перепуганной Головиной, а вот Ивашкевичу и Фаткину было поручено дойти до Волчьего озера и разобраться, что там к чему. Тишина ночного леса и без того не вызывала особого восторга, но самое жуткое было ещё впереди. Капитан и старший лейтенант начали звонить Сторчаку и, услышав где-то вдалеке тупую попсовую мелодию, они пошли на звук мобильника, вернулись чуть назад по дороге и на опушке леса нашли местного участкового.

Точнее, его «основную» часть.

Следов борьбы вокруг они не нашли, но это казалось мелочью, по сравнению с тем, что вокруг совершенно не было крови. Даже под телом, в том месте, где заканчивалась шея Сторчака. Кровь осталась только на теле, трава и земля выглядели идеально чистыми. Казалось, будто его убили где-то в другом месте, и когда вся кровь вытекла, то просто перенесли сюда и бросили в траву.

Где-то в глубине урочища, на другом берегу Волчьего озера, ухнула сова. Фаткин вздрогнул, Ивашкевич не моргая смотрел на мёртвого участкового. Собравшись с мыслями, капитан присел на корточки рядом с трупом. Инструкции запрещали что-то трогать вокруг, дабы не усложнять работу экспертам, так что Ивашкевич решил ограничиться визуальным осмотром. Сомнений почти не осталось: голову отгрыз крупный зверь. Рваная рана выглядела так, словно кто-то («Или что-то?» - промелькнуло в голове капитана) сначала вгрызся клыками в кадык, а затем резко оторвал голову.

Однако, всё это никак не вязалось с отсутствием крови, да и в целом Ивашкевич очень сильно сомневался, что в этих краях водятся звери, способные сотворить такое. Но как ещё иначе объяснить произошедшее? В тот же миг, словно в подтверждении его мыслей, Фаткин испуганно сказал:

- Медведь, походу…

- Сам ты медведь, Антоша. – сказал Ивашкевич. – Какие медведи в Волгоградской области?

Фаткин ничего не ответил. Он не мог оторвать взгляд от трупа. Ивашкевич посветил фонариком прямо в лицо старшего лейтенанта и про себя чертыхнулся: Антон побледнел, как мел.

- Пойди лучше эту вон подними! – приказным тоном сказал Кирилл и кивнул в сторону трухлявого пня, возле которого, раскачиваясь из стороны в сторону, словно в гипнотическом бреду, сидела Варвара Головина. Она была одета в старую, затасканную ночнушку. Варвара словно лезла через дебри, прокладывая себе путь головой, из-за чего короткие черные волосы покрылись сухими листьями и кусками веточек. Антон подошел к ней поближе, весьма осторожно, как будто боялся спугнуть.

Они заметили её не сразу. Местная забулдыга как будто не видела ничего вокруг и пребывала в какой-то прострации. Обхватив голени руками, она смотрела в одну точку, не моргала, и просто покачивалась из стороны в сторону, как неваляшка. Под попой женщины уже была солидная вмятина, потому как вес сей любительницы горячительных напитков, судя по всему, приближался к доброму центнеру.

Подходя ближе, Фаткин порадовался, что длина ночнушки заканчивалась аж в районе щиколоток потерпевшей, так как ему сейчас не очень хотелось изучать рыхлые бедра полоумной деревенской бабёнки.

В глаза светить Варваре он побоялся, так что луч света выхватил из темноты сплетенные на ногах руки.

- Эй, гражданочка… Что зде…

Фаткин не договорил, слова как будто навсегда вылетели из памяти. А всё из-за рук Головиной, которые от кончиков пальцев до самых локтей покрылись странной чёрной смолой.

- Фёдорович, что за херня? Глянь сюда…

- Ну ты что там, с бабой справиться не можешь? Тут жмур без башки, а он… Твою м-мать…

Ивашкевич не испугался, последние слова он произнёс, скорее, даже с неким любопытством. Не думая о любезностях, он посветил Варваре прямо в лицо – та даже не моргнула, просто продолжала раскачиваться из стороны в сторону.

- Слушай, походу тут докторов вызывать надо. Приехала баба... – сказал Антон.

Капитан подошёл ближе. Головина никак не отреагировала.

- Варвара Олеговна… - осторожно произнёс он.

Никакой реакции.

- Варвара Олеговна, вы меня слышите?

Ивашкевич пощёлкал пальцами прямо возле её носа. То же монотонное раскачивание.

- Федорович, ну её, пусть сидит… Давай доложим сначала…

Не оборачиваясь, капитан махнул в его сторону рукой. «Стой там», мол. Фаткин потянулся к висящей на поясе рации, Головина еле заметно вздрогнула.

- Варвара Олеговна, нам нужно поня…

Медленно повернула голову в сторону капитана…

- ЭЙ, НЕ ВЗДУМАЙ!!! – крикнул Фаткин, видя, что задумал Ивашкевич.

Поздно. Ивашкевич взял Головину за правое запястье, чтобы попробовать помочь ей подняться.

Синий свет. Крик. Глаза. Синие глаза. Волчий вой. Пустота…

«Не тот… Не нужен… Не тот…»

- Кто… Что? Фаткин?! ФАТКИН?!

«Убери… Не тот…»

Полёт, рывок. Пустота. Холод. Холод, ползущий через глотку в самое нутро. Ледяная змея, гнездящаяся в желудке. Ужас. Страх.

«Не бойся… Не бойся, она не здесь, она не реальна»

- Какого х…? АНТОН?! ФАТКИН?! ГДЕ Я?!

Вода. Чёрная вода. Звезда… Отражение? Яркий звёздный свет. Меркнет, затем совсем исчезает, поглощённый ледяной глубиной. Волчий вой, всплеск. В горло льётся вода. Кирилл пытается кричать, но слышит свой голос где-то очень далеко, как будто из погреба. Изо рта что-то рвётся. Пузыри? Он что, под водой?!

Пьяница что-то сделала с ним, может, наркота… Он добежал до озера и упал в воду. Всё, конец. Но почему Фаткин его не остановил? Где Антон?

- Ант… - лишь тихое бульканье вместо крика. Перед глазами всё меркнет. Нет… Нет! Бороться! Грести, грести что есть сил! Работать руками, как тогда, в окопе! Шевели жопой, или сдохнешь!!!

Ивашкевич энергично заработал руками. Он задрал голову, чтобы увидеть поверхность озера, но вокруг была лишь непроглядная тьма. Яма... Точно, яма... Засосало…

«Не тот… Сдохни… Опять не тот…»

Галлюцинации. Всё, конец.

Что? Девочка?..

«Не бойся… Она хочет тебя напугать. Но ты не нужен, она просто злится и пугает. Ты понимаешь?»

Девочка… Маленькая девочка? Детский голос… Ледяная вода… Капитан Кирилл Ивашкевич, прошедший две горячие точки и отдавший почти два десятка лет службе в органах внутренних дел, вдруг понял, что в этот раз столкнулся с чем-то таким, что совершенно не поддаётся пониманию. Он не чувствовал ничего, кроме жуткого холода и ужаса, которые невидимой петлей стягивался на его горле. И всё же, он нашёл в себе силы отрицательно покачать головой, потому что кричать и говорить не мог.

Он уже захлёбывался.

«Не сопротивляйся. Она не тронет тебя»

Теперь Ивашкевичу кажется, что вода везде, что по его венам вместо крови течёт ледяная жидкость. Он бы и рад сопротивляться, но в груди горит, конечности онемели, и он уже не может бороться.

Он понял, что умирает. Тонет.

И почему-то сразу захотелось обнять бывшую жену, поцеловать сына, который растёт в Москве и видит отца только два раза в год. Жаль, что ничего этого больше не произойдёт. Он опустится на дно этой ледяной бездны и его никто не найдёт.

«Не сопротивляйся…»

- Не буду… - проговорил Кирилл, но изо рта вырвалось лишь невнятное бормотание.

Свет. Женский крик. Вот он – конец… А что дальше – всё равно…

* * *

- Товарищ капитан!!! Товарищ капитан! Бляха, Фёдорович, очнись, твою мать!!!

Кто-то с силой ударил его по щеке. Сквозь мутную пелену, Ивашкевич разглядел очертания лица Антона. Происходящее напоминало сон, вот только капитан, похоже не спал.

Резкий спазм заставил его перевернуться на живот. Все тело пронзила нестерпимая боль, как будто в кости вонзили раскаленные ножи. Ивашкевич закричал и, кашляя, выплюнул на землю воду. В нос ударил резкий запах тины, гнили и сырости. Новый спазм – новый поток ледяной воды.

Откуда у него в желудке столько жидкости?

- Ну ни хера ж себе… - дрожащим голосом выдал Фаткин. – Фёдорович… Ты… Ты как?

- Н-на-рррмальн-на… - его всего трясло, как будто он несколько часов проторчал на морозе. Вот только на улице не зима, а душная летняя ночь.

Мысли в голове путались.

- Девочка… Где девочка? – спросил он пытаясь подняться, но снова вскрикнул. Кости ломило, в голове гудело, как в пустой бочке.

- Да вон она, возле пенька этого… Походу окочурилась…

Кирилл повернул голову, движение отозвалось дикой болью во всём теле. Он поморщился, но заставил себя посмотреть туда, куда указал Фаткин. Луч выпавшего из руки капитана фонарика высветил странную картину: на спине, широко раскинув руки, лежала Варвара Головина. Ни малейшего движения, даже намёка на дыхание.

Умерла?

- Да не о-н-на… Девочка… Маленькая дев-в-очка… - запинаясь, промычал Ивашкевич. Еле-еле, но ему удалось подняться. Он тут же пошатнулся, но устоял благодаря Фаткину. Тот подхватил капитана и закинул его руку себе на плечо. Мир вокруг был всё ещё не в фокусе, но уже можно было различить отдельные очертания. Стало явно светлее. Скоро рассвет.

- Какая девочка, Фёдорович? Ты о чём вообще?

Неужели он ничего не слышал? Такого не может быть. Озеро, девочка. И тот голос… Кажется, женский. Очень хриплый. И очень враждебный…

«Не тот… Не нужен… Не тот…»

Эти слова прозвучали в сознании, будто наяву. Ивашкевича затрясло. Он упал на колени, Фаткин присел рядом.

- Э, ну ты это… Так, не отрубайся, понял? – Антон достал телефон. – Блин… И сотовый накрылся… Рации хана, хер его знает, чё такое… Надо до села и майору доложить… Да что за…

- Стой… Погоди… - Кирилл схватил его за руку.

Антон молча ждал. Состояние капитана ему очень не нравилось, но выбора не было. Похоже, Ивашкевич пытался объяснить что-то важное, но из-за сильного шока не мог подобрать слова.

- Когда я… Подошёл к ней… Дальше что?

Фаткин нахмурился.

- Вы оба отрубились, правда она сначала орала дурниной, но потом замолкла и так и осталась лежать. А ты просто упал. Ну я тебя сразу и начал… Лупить…

«Молодец парень, не струхнул» - подумал капитан.

- Сколько это длилось? – спросил он вслух.

- А? – не понял вопроса старлей.

- Сколько я был без созн…

Ивашкевича снова вырвало. Обычная вода, брызги попали на штанину старшего сержанта. Снова запахло озёрной сыростью.

- Да йоб, сколько же там у тебя?! – выругался Фаткин. – Да секунд десять-пятнадцать, не больше. Потом ты сразу очнулся и тебя полоскать начало!

Невозможно. Ивашкевич был твёрдо уверен: всё, что он видел и слышал, продолжалось не меньше двух минут. Но спорить с лейтенантом не стал. Врать парню нет смысла, не самый подходящий случай для шуток. В траве, судя по всему, теперь два трупа, причём один без головы, а сам капитан едва не захлебнулся… чем? Озёрной водой или просто своими рвотными массами?

Бессмыслица какая-то… Какое озеро, какая девочка? Может, Варвара ему что-то вколола?

- Ну-ка на руки мне посвети, быстро… - откашливаясь, сказал Ивашкевич Фаткину. Тот поднял с земли упавший фонарик и выполнил поручение. Ивашкевич видел уже всё чётко, поэтому сразу стал внимательно изучать свои руки.

Но нет, ничего похожего на укол или и порез. Никаких ран, всё чисто.

- Фёдорович… - осторожно поинтересовался Фаткин. – Тебе явно херово. Давай валить отсюда, будем «скорую» и следственный комитет вызывать. Тут какая-то жопа. Мать его, я такого ни разу в жизни не видел…

Ивашкевич снова откашлялся. Вставать не хотелось. Он устроился поудобней и положил руки на колени.

- Так, давай иди к ней и пульс проверь. Потом до села двинем. Я сейчас, две минуты буквально посижу, ведёт меня…

- Так точно… - нехотя ответил старший лейтенант и направился в сторону тела Варвары Головиной.

Она лежала всё там же, раскинув чёрные руки, точно толстая морская звезда. Фаткину не очень хотелось приближаться к ней, но приказ есть приказ. Баба напомнила ему о самой крупной однокласснице, Таньке-Помпушке, которая перебрала на выпускном и стала лезть к Антону. Зажала в коридоре и, дыша перегаром прямо в лицо, клялась в вечной любви.

«Ну Антош, ну милый, ну чё ты…»

Фаткин дёрнул головой, прогоняя воспоминание. Он подошёл совсем близко, мог носком туфли коснуться руки, с которой свисал дряблый жир. Ну точь-в-точь Танька…

«Так, собрался!» - мысленно успокоил себя Антон. Дело-то несложное. Надо всего-то наклониться и нащупать пульс, но почему-то чудная деревенская баба пугала его сильнее обезглавленного Сторчака, который кстати…

- ФЁДОРОВИЧ!!!

Не успел старший лейтенант Антон Фаткин доложить капитану о том, что обезглавленное тело местного участкового бесследно исчезло, как Варвара Головина схватила его за запястье своей чёрной рукой и хриплым, жутким голосом прокричала:

- НЕ НУЖЕН! НЕ МОЙ!!! ВСЁ РАВНО НАЙДУ!!! НАЙДУ!!!

Ивашкевичу казалось, что он смотрит фильм в замедленной съёмке. На его глазах Антона буквально разорвало на куски: конечности полетели в разные стороны, кровавый фонтан брызнул на стоящую на коленях Головину. Та, разинув пасть, хохотала, как сумасшедшая.

Но страшнее всего был неизвестно откуда взявшийся свет. Синий свет… Он будто рос, расширялся, поглощая всё пространство вокруг, а эпицентром этого пугающего и в то же время прекрасного сияния была Варвара.

Ивашкевич понял, что это действительно конец. Он хотел зажмуриться, но не мог. Тело его не слушалось, веки как будто окаменели, а он просто смотрел на приближающуюся стену синего света и слушал демонический крик этой женщины. Крик превратился в дикий рёв стал похож на звуки помех из плохо настроенного приёмника.

- НАЙДУ!!! НАЙДУ!!! НАЙДУ!!!

Мир вокруг исказился, что-то громко хлопнуло. Ногу жгло, в кармане плавился телефон… Аккумулятор, видимо, взорвался…

- НАЙДУ!!! НАЙДУ!!! НАЙДУ!!!

«Хватит…»

Голос… Девочка… Маленькая девочка… Свет ослабел, начал мерцать, словно прожектор, в котором вот-вот перегорит лампа.

Голоса… Крики… Сорвавшаяся в бездну утренняя звезда. Она снова здесь… Озеро… Она вернулась. И он-она-они-оно её ищут… Почти нашли…

Мужчина и женщина. Озеро… Девочка…

«Егор, она здесь! Она здесь… Это она! Это Ни...»

«Лиза, стой! Нет, Лиза!»

«Егор, что ты делаешь? НЕТ, НЕ НАДО!!! ОТОЙДИ ОТ МЕНЯ!!! НЕТ!!!»

«Нашли… Мы нашли… Отдай… Умри…»

«ЕГОР, НЕТ!!!»

Женский крик. Смерть. Вода. Звезда, исчезающая в чёрной глубине. Волчий вой. Холод.

Ивашкевич не знал, кому принадлежали голоса. Не знал, кто показывает эти картинки. Он не знал, откуда всё это в его в голове. Да и зачем?

Больше ничего знать не хотелось, ибо рассудок окончательно покинул его…

ГЛАВА 1

ДВЕ МИНУТЫ ДО ПОЛУНОЧИ

Андрей Ланевский поднял голову. Из зеркала на него смотрел заросший недельной щетиной черноволосый старец. Возраст отпечатался на этом лице не морщинами, оно для тридцати двух лет выглядело достаточно юным.

Андрей криво улыбнулся, вспомнив за короткий миг, наверное, тысячи случаев, когда незнакомые люди называли его «мальчиком». Но как только «мальчик» начинал говорить низким, с легкой хрипотцой голосом, окружающие чувствовали себя очень неловко. А если кому-то случалось посмотреть прямо в глаза Андрея, то практически все быстро отводили взгляд.

Годы и опыт читались в зелёной глубине этих глаз.

Андрей протёр рукой грязное зеркало. Всё в этой квартире выглядело неухоженным, затхлым. Андрей давно не наводил порядок, да и желания особо не было. Свою очередную «однушку» в Советском районе Волгограда он воспринимал, как обычную ночлежку. В последнее время он очень часто переезжал, не хотелось подолгу задерживаться на одном и том же месте. Новая обстановка, вроде как, помогает отвлечься, воспринимать новый день с энтузиазмом и неким возбуждением, который испытывают писатели или художники, глядя на чистый лист.

На самом деле, ничего кроме животного страха эти чистые листы у Андрея не вызывали. Он смотрел на них, а они слепили его своим белоснежным сиянием и глушили звоном девственной пустоты.

«Ну давай, напиши свою историю… Тебе же есть, что рассказать? Давай вернёмся чуть-чуть назад, а? Получится отличный ужастик»

Андрей вышел в коридор и толкнул дверь в ванну. Слишком сильно толкнул. Дверь вернулась назад и пнула его круглой ручкой под зад. Выругавшись, он обернулся и уже более плавно закрыл дверь. Чинить ерундящий замок ему не хотелось, да и смысл? Всё равно ведь скоро съедет.

Опять сбежит. Как и всегда.

А зачем сидеть на месте и обрастать мхом, когда можно сбежать? Просто оставить всё за спиной, мчаться на новое место, периодически поглядывая в зеркало заднего вида и смотреть, как тебя преследуют неуёмные призраки прошлого. Они пожирают всё, что оставлено позади, но главное блюдо – это ты сам.

«Не скроешься, не убежишь, сладкий. Всё равно найдём»

Андрей вошёл на кухню, взял старый алюминиевый чайник и подошёл к раковине; повернул руку, кран задрожал и закряхтел – коммунальщики, видимо, опять отключали воду. Они уже два месяца ремонтировали насос. Из крана вырвалась сероватая струя. Воду в этом районе приходилось фильтровать, но в специальной емкости нужно менять фильтр, а Андрею хотелось просто выпить чаю.

«Света всегда говорила, что кипяток всё равно убьёт даже хламидии, а в желудке и так всё перемешается» - подумал Андрей и на мгновение почувствовал, как уголки рта ползут вверх, но тут же нахмурился.

Андрей включил газ, поставил чайник и подошёл к окну. Кроны уже скинувших пух тополей укрыли школьный двор, который разместился рядом с шестнадцатиэтажной. Внезапный порыв ветра качнул всю эту зеленую массу, из открытой форточки на кухню влетел знакомым смолистый запах…

Где-то далеко засмеялся ребёнок. Запах лета и детский смех. Андрей прикрыл глаза и отправился в путь по тропинкам своей памяти. Он ненавидел себя за эту слабость, но ничего не мог с собой поделать.

…Романтика. Сплошная романтика! А может ли быть иначе, когда ты беспечный студент? Тёплые летние вечера, городская набережная, мороженое и сигареты. Странное, конечно, сочетание, но это никого не смущало. Андрей мог часами валяться на траве и обнимать Свету только потому, что просто мог это делать. Он так выражал благодарность ей за все часы, которые они проводили вместе, несмотря ни на что.

А она смеялась… Всё время смеялась и, кусая его за нос, приговаривала: «Я съём эту картошку!». Андрей с малых лет стеснялся своего носа, но Света научила его любить себя. Вместе с носом и остальными частями тела. Разве можно не любить и не уважать себя, когда это делает такая женщина? Не девушка, не подружка, а именно женщина. Настоящая, честная… Верная.

Студенческие годы бежали быстрее электрички, на которой они каждый день ездили на учёбу. Иногда время тормозило на какой-нибудь станции и казалось, будто эта пора юности, беспечности и разгула не закончится никогда, но потом состав снова трогался и осознание наступления настоящей взрослой жизни всё сильнее проявлялось на бескрайнем горизонте. На последнем курсе Андрей начал искать работу, а Света пыталась кое-как дотянуть свой диплом хотя бы до отметки «удовлетворительно». Перспектива получить образование экономиста, на котором настаивали её родители, с самого первого курса бесило молодую студентку, которая с детства не хотела заниматься ничем, кроме рисования. Давление взрослых нарастало и Свете пришлось отказаться от мечты стать великой художницей.

Но рисовать она не перестала, тем более, что Андрей был без ума от её работ и всё время старался даже самыми простенькими натюрмортами украсить все стены их маленькой съёмной квартиры. Света убеждала его в глупости данного усердия, ведь многие свои работы она считала посредственными, но в глубине души всё равно очень ценила внимание и поддержку своего молодого человека. Она как никто другой понимала, как важно, когда твоё творчество ценят близкие тебя люди. Ведь если им это всё не будет нужно, то тогда кому?

Снова лето, июнь… Днём они потели от жуткой духоты в своей маленькой «однушке» и от подготовки к диплому, а ночами от дикого секса. Словно вся дневная суета, нервотрепка и бытовуха соединялись ночью в какого-то монстра, которого они беспощадно уничтожали актом своей безумной любви. Как следствие, недосып, новые нервы, снова жара, диплом… И вот, наконец, всё это закончилось.

Они стали выпускниками.

Он вышел из дверей своей «альма-матер» с дипломом журналиста, а она – экономиста. Только вот Свете хотелось свою заветную синюю книжечку выкинуть подальше в кусты. Нужно было срочно искать работу, а с такой перспективой шансов получить художественное образование и попытаться связать свою жизнь с тем делом, которое действительно нравится, у неё практически не оставалось.

Однако, следовало отдать должное Андрею с его неуёмной страстью увешивать стены квартиры новыми картинами своей девушки. Это помогало ей, как воздух. Тем более, что план провести несколько недель в родной деревне Светы сорвался: её родители долго несли какую-то чушь про хозяйство, заботы и хлопоты и финансовые трудности. В итоге их дочка во время телефонного разговора, сдерживая слёзы сказала большое спасибо за поддержку и попрощалась. Андрей в это время зашёл в комнату, Света только и смогла, что покачать головой, а потом ещё долго рыдала, уткнувшись в подушку.

Парень не знал, как её утешить, ведь он практически рос без родителей и все мысли касаемо родственной любви в нем как будто превратились в огромную каменную глыбу, на которую он иногда смотрел без особого энтузиазма. Родная сестра Андрея Ольга и та уехала неизвестно куда, лишь иногда звонила. Последний их с Андреем разговор закончился ссорой, после которой он даже не хотел вспоминать о своей сестре, да Света и не спрашивала. Своя жизнь, свои заботы…

Андрей пытался убедить Свету, что уж лучше такие родители, чем вообще никаких, но ничего хорошего из этой идеи не вышло. В конце концов, девушка успокоилась и с удвоенным усердием занялась поиском работы. Андрей в то время уже работал на табачной фабрике сутки через трое, что не особо нравилось Свете. Но, к сожалению, дипломированного журналиста без опыта работы не хотели брать в штат даже в самые маленькие издания. Это не особо пугало Андрея, он не чурался никакой работы. Единственное, что в табачном цеху человеку, который никогда не курил, было немного тяжко. А его коллеги активно устраивали перекуры, учитывая то, что «соцпакет» у них был весьма богатый: сигаретного брака на фабрике хватало.

Время шло, Света устроилась на работу в частную фирму помощником главного бухгалтера. Началась взрослая жизнь, времени на творчество и посиделки на набережной оставалось всё меньше. Как правило, ребята просто проводили всё основное время на работе, а вечера коротали за просмотром очередного фильма и скучными разговорами на тему того, что сегодня произошло на работе, как повлияет на жизнь политическая обстановка в мире и зачем баба Аня из соседнего подъезда опять орала на своего внука, который просто бегал по детской площадке. Серые трудовые будни, стремительно бегущие дни и ощущение медленно угасающей жизни.

Былой огонь потух в их глазах. Вроде как ещё вчера Андрей и Света верили, что весь мир буквально лежит у их ног, впереди ждут своего часа удивительные открытия, и во всём происходящем есть какой-то смысл. Скромная свадьба и та не внесла в жизнь разнообразия: молодые просто расписались и всё-таки съездили в гости к родителям Светы. Ольга прислала подарок, но сама не приехала. Света думала, что Андрей расстроится, но ему будто было всё равно.

Но она привыкла, ведь её парень, а теперь уже супруг, практически всегда всё держал в себе. Его мама умерла, когда ему было девять, а отец просто исчез спустя какое-то время. Андрей не любил говорить о своей семье, а если и говорил, то так, словно речь идёт о каких-то старых друзьях. Вроде когда-то с ними было весело, но сейчас у всех своя жизнь и не было смысла ворошить прошлое.

Но в один день всё изменилось. Закончив работу над очередной большой картиной, Света впала в настоящую истерику: красивый летний пейзаж, нарисованный маслом на холсте, как будто пробудил в её памяти все забытые надежды. Словно её детская мечта стать художницей спряталась среди этих зелёных деревьев, нырнула глубоко в воды голубого озера, но теперь пыталась выбраться, пройти сквозь рамку полотна, встать посреди комнаты и с укором произнести: «Как же так? Почему ты бросила меня? За какие прегрешения променяла на эти бумажки, цифры и вечные недовольства своего начальника? Вот она, я, стою перед тобой и не понимаю, почему ты топишь меня в этом озере и заставляешь прятаться среди деревьев?».

Света видела это так же ясно, как написанный на холсте пейзаж. Разрыдавшись, она схватила картину и вышвырнула её с лоджии. Пролетев шесть этажей, картина упала на припаркованную к дому иномарку. Владельцем иномарки оказался местный бизнесмен, большой ценитель изобразительного искусства. Через двадцать минут солидный мужчина, представившийся Николаем Ивановичем Карпенко, пытался успокоить перепуганную Свету. Она приносила тысячи извинений, плакала, думала о том, что будет с Андреем, когда тот вернётся с работы и узнает, что его истеричная жена скинула картину формата А2 на дорогую машину богатого человека.

Однако тем же вечером, когда они уже втроём сидели на кухне и пили чай, Карпенко заверил молодожён, что об инциденте не стоит беспокоиться. Более того, оценив другие работы Светы, он предложил организовать её выставку.

После этого всего за несколько недель жизнь Светы Ланевской и её мужа круто изменилась. Выставку пейзажных работ молодой художницы провели в крупнейшем торговом центре Волгограда. Мероприятие имело колоссальный успех, большую и развернутую рецензию опубликовало крупнейшее региональное издание, в котором тут же предложили работу Андрею.

Но это было лишь начало. Подключив дополнительные связи, Карпенко смог устроить Свету в столичную дизайнерскую фирму, которая согласилась сотрудничать с ней удаленно. Кроме того, благодаря положительным рецензиям, Свету в регионе номинировали на очень престижную художественную премию. Год ещё не закончился, а Ланевские уже перебрались в новую трёхкомнатную квартиру в центре Волгограда. Казалось, что все закрытые двери по волшебству распахнулись, а кривой и разбитый путь жизни превратился в ровную дорогу, вымощенную желтым кирпичом. Эта дорога вела прямо в Изумрудный город - край сбывающихся мечтаний, светлых надежд и яркого будущего.

Но потом Света начала пить.

Андрей уже и не помнил, как и почему это произошло. То ли неожиданная слава вскружила ей голову, то ли отсутствие мотивации… Никто уже не разберётся. Целых полгода она шлялась по барам, оправдываясь тем, что ей нужно отдохнуть, набраться сил и дождаться магического вдохновения, которое поможет создать ей очередной шедевр.

Кульминация творческого кризиса произошла прямо во время очередной выставки, организованной терпеливым Карпенко уже в Москве. Дизайнерская фирма, в которой работала Света, принадлежала ему, о чём бизнесмен, деликатно умолчал. Но перед выставкой Света пропустила две рабочих недели, сорвала все дедлайны, а на само мероприятие пришла в таком виде, что обессиленный Андрей просто сидел в углу просторного зала, схватившись за голову.

В итоге выставка, которая должна была провести настоящий фурор в художественном мире страны, закончилась дракой, битым хрустальным сервизом и скандалом. Вишенкой на торте стало выступление Светы, во время которого она облила шампанским несколько особо дорогих полотен, влепила своему инвестору пощёчину, и, очень довольная собой, ушла гулять по ночной столице.

Андрей нашёл её только утром, у подруги. И сразу вспомнил тот чудесный день, когда нарисованный маслом пейзаж спикировал на машину миллионера. Точно также что-то упало с неба теперь и на них. Только это была не красивая картина, а окровавленное лезвие гильотины. И оно навсегда обрубило всякую связь с успешной и перспективной жизнью.

После срыва выставки Свету уволили, Николай Иванович объявил о прекращении сотрудничества с «бессовестной и утопившей в алкоголе свой талант госпожой Ланевской». Именно так написали в газете, из которой Андрею пришлось уволиться под давлением руководства: начальство редакции требовало от него эксклюзивного интервью с женой, скандал набирал обороты и за очередную строчку акулы журналистики готовы были опуститься до копания в самом грязном и вонючем белье. Но Андрей остался непреклонен и ему тонко намекнули, что в такой ситуации «лучше написать по собственному», что он и сделал.

Оставшихся на счету денег хватало на оплату квартиры до конца года, но в сложившейся ситуации Света уже не могла решать какие-то дела. Через неделю после злополучной выставки, Ланевские переехали из центра Волгограда на окраину, в очередную «однушку». Дорога, вымощенная жёлтым кирпичом, превратилась в труху, запах нафталина, которым была пропитана старая квартира, снова вернули молодую семью в суровую реальность. Андрей решил пока не устраиваться на работу. Настало время принятия важных решений. Сам он был настроен на развод. Света эта понимала, но было ещё кое-что, о чём она до последнего не решалась сказать. И осмелилась лишь в тот момент, когда прямо посреди серьёзного разговора убежала в уборную и её стошнило завтраком.

Света была беременна.

Тем же вечером они сидели, укутавшись в плед, и смотрели на догорающую на журнальном столике арома-свечу. Запах нафталина смешался с лёгким ароматом ванили, что породило довольно необычный эфир, дурманящий голову.

- Ты понимаешь, что всё кончено? Мы снова вернулись к тому, с чего начали? – спросил Андрей.

- Да… Я понимаю…

Он убрал руку с её плеча, выбрался из-под пледа и сел на пол, положив руки на её колени. Света дрожала, она могла вот-вот расплакаться. Чувство вины переполняло её, но не было сил, чтобы попросить прощения. Но Андрей и так видел, что она искренне сожалеет о том, что случилось.

- Я не смогу один, Свет… - тихо произнёс он. – Мы должны пройти через это. Вместе…

Сказав последнее слово, он нежно провёл рукой по её животу. И вдруг тот самый проклятый кран, который есть в каждом человеке, и который мы все стараемся держать закрытым, чтобы казаться сильными, сорвало. Фонтан слёз хлынул наружу, вынося бурным потоком все эмоции, обиды, горечь и сожаления.

Он всё понял. Она неустанно просила прощения, но в том не было нужды.

Он давно её простил. Потому что безумно любил с того самого дня, как они впервые столкнулись в узком коридоре универа и от удара порвалась её старая сумка. Собирая учебники, они встретились взглядами.

Сейчас она смотрела на него точно также. Сквозь завесу спутанных русых волос он увидел своё отражение в карих глазах.

Всё сначала. Вместе. Несмотря ни на что.

* * *

Звонок в дверь резко вернул его в реальность. Наверняка опять сосед снизу пришёл клянчить сотку на опохмел. Похмелялся он всегда, в любое время суток. Андрей всё время пытался понять, когда же этот забулдыга просто пьёт?

Готовя оскорбительную речь, состоящую в основном из матерных слов, Андрей щёлкнул замком и приоткрыл дверь.

- Саня, я тебе сто раз говорил…

На лестничной площадке стояла улыбающаяся девушка. Андрей не сразу узнал сестру: пышные длинные чёрные волосы теперь превратились в дреды, мрачный макияж скрывал тонкое, миловидное лицо. Девушка жевала жвачку, очень громко при этом чавкая.

Андрей уже хотел извиниться и сказать, что незнакомка ошиблась квартирой и захлопнуть дверь, но взглянув в ярко-зелёные глаза, он опешил: перед ним стоит его младшая сестра.

- Ты… Изменилась… - выдавил из себя он.

Хорошее приветствие, ничего не скажешь.

Оля выплюнула жвачку прямо на бетонный пол лестничной площадки.

- И что, типа всё? Так ты встречаешь любимую сестру после десяти лет разлуки? – спросила она.

Опять этот саркастичный тон. Его забыть невозможно.

Андрей шире раскрыл дверь.

- Входи.

Оля проскользнула в прихожую, задев Андрея рюкзаком. Он захлопнул дверь, повернул ручку замка и жестом пригласил сестру на кухню.

- Можешь не разуваться, - на ходу бросил он.

Зайдя в кухню, Оля бегло осмотрела её и задержала свой взгляд на алюминиевом чайнике, который уже закипал. Андрей узнал этот взгляд: сестра оценивала обстановку. Точь-в-точь, как отец, когда заходил в любое новое помещение.

Андрей терпеть этого не мог. Из носика чайника со свистом вырывалась тонкая струя пара. Оля усмехнулась.

- Да у тебя тут прямо винтаж… Электричество, что ли, экономишь?

Андрей буркнул что-то невнятное в ответ и подошёл к плите, чтобы выключить газ.

- Чай будешь? – недружелюбно спросил он, обернувшись. Оля уже вальяжно сидела на старом диване, закинув ноги на табуретку. Черный потрёпаный рюкзак лежал рядом, дреды раскинулись по спинке. Андрей про себя отметил, что его сестра сейчас похожа на брошенную кем-то на диване швабру. Глаза её бегали от пола до потолка и обратно, иногда задерживаясь на какой-то любопытной детали, вроде дырки на обоях в углу.

Её фамильярное поведение раздражало.

- Плесни, коль не шутишь. А чего покрепче нет? – подмигнула Оля.

- Я в завязке, – сухо ответил Андрей.

- Да ладно? Большенький уже, вроде… Это с каких пор?

- С тех самых.

Андрей нервно распахнул буфет, попытался достать два бокала, но один упал на пол и разлетелся вдребезги. Оля бросилась к брату помочь собрать осколки.

- А ты такой же рукожоп. Ну-ка давай…

- Я сам! – неожиданно рявкнул он. Оля слегка опешила.

- Да дай помогу, хватит тебе… - начала было она, но он грубо оттолкнул её и пошёл в прихожую. Андрей дёрнул дверцу шкафа, но петля снова заела. Тихо выругавшись, он дёрнул сильнее и дверь с громким скрипом открылась.

Андрей наклонился и начал искать веник с совком. Обернувшись он увидел, что сестра вышла следом за ним и облокотилась на стену, скрестив руки на груди.

Оля несколько секунд молчала, словно пыталась подобрать слова.

- Слушай… Мне жаль, что так случилось. Тебе, видимо, хреново было. Мне правда жаль, Андрюх.

Андрей резко захлопнул дверь. Ручка старого веника колола руку, но, несмотря на это, он сжал её со всей силы. Во взгляде Оли вдруг мелькнул страх нападения и её глаза забегали, словно она искала что-то, чем можно отбиться. Но затем она вдруг улыбнулась.

Это окончательно вывело Андрея из себя.

- Тебе смешно, да? – глухо спросил Андрей. Руки у него дрожали. – До сих пор смешно? И тогда, наверное, тоже весело было? «Хреново»? Да что ты вообще знаешь? Как ты вообще можешь говорить об этом?

Оля перестала улыбаться и с опаской подошла на шаг ближе.

- Да просто представила, что такой добряк, как ты, может меня стукнуть. Извини, но это смешно. Дай веник. Там подмести надо.

- Я сам! – снова рявкнул брат и ушёл на кухню.

Андрей начал нервно подметать пол, из веника вылетело несколько прутьев. Он услышал шаги и тихий скрип дивана.

- Слушай… - осторожно сказала Оля. – Я не дура. Ты можешь меня даже садануть этим веником, если тебе станет легче. Ну да, десять лет не виделись, чего уж там… Можно и подраться.

Андрей продолжал молча мести пол, движения его стали более спокойными. Оля заговорила более уверенно. Видимо посчитала, что он успокоился.

- Так вот, - продолжила она. – Я это, чего хотела то… В общем, как бы там ни было, ты всё-таки мой брат, и я тебя люблю, и…

- Так сильно любишь, что даже не приехала на их похороны? – спросил Андрей. От его голоса веяло холодным могильным ветром.

Оля вздрогнула и опустила голову. Видимо, к такому повороту она не была готова. Андрей понял, что сбил с неё спесь и подошёл почти в упор. Она неподвижно сидела на диване и избегала его взгляда.

- Машке было восемь, Оль. Восемь. И все эти восемь лет она мечтала познакомиться с тётей Олей, которая живёт за границей. Это я ей так говорил. Крутая тётя из Америки. Круто, да? Она про тебя даже сочинение в школе писала.

Последнее предложение он прохрипел. Ольга, наконец, подняла глаза.

- Ты знаешь, что у меня были причины…

- Искать мёртвого папашу?! Да ни хера не изменилось за десять лет!!! Дура, твою мать!

Андрей был в бешенстве. Тяжело дыша, он бросился в коридор, вновь щёлкнул замок, дверь распахнулась. В нос ударил затхлый запах лестничной площадки.

- Пошла вон отсюда! – хрипло потребовал Андрей.

Оля взяла рюкзак и вышла в коридор.

- Андрей…

- Вон пошла, я тебе сказал!

- Андрей, да послушай ты…

- А ну на хер пошла отсюда!!!

Он схватил её за запястье и тут же отшатнулся: в глазах побелело, щека горела от резкой боли. Довольная сестра потирала ладонь, пощёчина была весьма сильной.

- Ты… - задыхаясь от возмущения сказал Андрей.

- Успокоился? – спокойно спросила Оля. – А теперь слушай сюда, братик. Похоже, что папа жив.

Андрей посмотрел ей прямо в глаза. Он не хотел верить. И у него были на то причины.

* * *

Номер, конечно, оставлял желать лучшего. Но на безрыбье, как говорится, и волгоградская дешевая гостиница может стать пятизвездочным отелем. Перспектива переночевать у брата изначально не казалась Ольге очень реальной, а после разговора с ним у неё возникло желание послать Андрея далеко, надолго и очень грубо.

Но она сдержалась.

Всё-таки, в сложившейся ситуации кроме брата ей больше некому довериться, так что она дала ему на раздумье одну ночь, особо ни на что не рассчитывая.

Оля действительно не знала, согласится ли Андрей. Когда он услышал новость об отце, то было видно, что ему не всё равно, хотя он всем своим поведением пытался доказать обратное. Подробности слушать не стал, а когда закрывал за ней дверь, то даже не попрощался. Слишком сильна боль от утраты, а вместе с обидой она создавала настоящую эмоциональную кислоту, которая буквально плавила сердце брата. Он никого не хотел слушать, только самого себя. Олю это бесило, но она понимала, через что ему пришлось пройти. Столько потерь.

Обратите внимание: "Первая ведьма" | 18+ | Как я посмотрел этот фильм..

Девушка окинула взглядом скромное убранство номера, швырнула рюкзак в угол и рухнула на кровать. Это послужило сигналом всему телу, конечности тут же начали ныть от усталости. Оля громко застонала, в нос ударил странный запах. Простыни… Да уж, не «люкс», но и здесь можно утроиться. Было бы желание. Оля очень хорошо помнила, как однажды три дня подряд просидела в их тесном домике в селе Строкалино. В первый день, в общем-то, все было неплохо: можно было устроить чаепитие с куклами, подоставать Андрея, поиграть в догонялки или прятки. А вот на второй день уже хотелось выть, как побитая собачонка. Четыре стены кого угодно сведут с ума, что говорить о маленькой девочке, которая привыкла к уличной свободе?

На третий день, когда слёзы уже практически не высыхали, папа взял её на руки и спросил:

- Ты чего плачешь?

- Хочу на улицу… - Оля шмыгнула носом и быстрым движениям вытерла сопли.

- Дождь скоро пройдёт, и ты сможешь поиграть.

- Я не люблю дождь! – несмотря на плач, заявление девочки прозвучало весьма жёстко и, судя по всему, не требовало обсуждений.

- Почему? – спросил папа, подходя к окну. Капли отбивали на стекле неритмичную дробь, эту какофонию поддерживал ветер своими завываниями в дымоходе. Оля, сама того не замечая, крепче обняла отца пухленькой ручкой.

- Когда идёт дождь, мне грустно. Я не могу играть. Не люблю плохую погоду! Противная!

- Ты разрешаешь погоде себя обижать?

Девочка посмотрела отцу прямо в глаза, обдумывая услышанное. Егор Ланевский не отрываясь смотрел на дочь. Та всхлипнула и уже собиралась провести рукой под носом, но папа уже достал из кармана платок и заботливо поднёс его к лицу девочки.

- Н-нет… - ответила Оля. – Наверное…

- Главное, доченька, это погода внутри нас. – сказал Егор, осторожно вытирая нос Оли.

- Внутри? Это как? Как кишки? – девочка хихикнула. Однажды она подхватила кишечную инфекцию и её рвало так сильно, что в перерывах между спазмами она сказала маме: «Как будто кишки сейчас вылезут».

- Не совсем. – Егор старался выглядеть суровее, но сдержать улыбку было трудно. – Это как…. Хм. Вот ты любишь маму?

- Да.

- А папу?

- Да!

- Как любишь?

- Вот так! Уииии… - Оля обвила шею отца ручками и сдавила её очень сильно. Он легонько похлопал её по спине.

- Ну всё, всё, верю-верю… Погода внутри – это как любовь. Ты вот хочешь любить маму, папу и братика?

- Да…

- Точно также ты можешь сама решить, какая у тебя погода там, внутри. И тогда тебе будет всё равно, идёт дождь, или нет.

- Папочка, а как это решить?

Егор поставил дочку на пол, опустился на корточки до её уровня и легонько приобнял за плечи.

- Очень просто. Когда на улице дождь или снег, ты просто закрой глаза, представь всех, кого ты любишь, улыбнись и скажи: «У меня внутри солнышко». Вот здесь. – Егор легонько коснулся животика дочки. – И не забудь улыбаться. Вся грусть сразу уйдёт. Попробуй.

Оля закрыла глаза, положила ручки на животик и широко улыбнулась.

- У меня внутри солнышко…

- Умница моя! – Егор Ланевский чмокнул дочку в щёку.

Оля убрала руки с живота, но улыбаться не перестала. «Солнышко внутри» всегда помогало поднять настроение. Особенно сейчас, когда она лежала на простынях не первой свежести, в кровати, которая передавала привет прямиком из лихих девяностых, в тесном одноместном номере без удобств. Администратор, которого Оля в мыслях окрестила простым вахтёром, грубо сказал ей, что удобства предусмотрены только на этаже. Впрочем, она давно привыкла к подобного рода лишениям.

С тех самых пор, как решилась найти его.

Егор Александрович Ланевский пропал без вести двадцать два года назад. Андрею и Оле только исполнилось десять лет, они ещё не успели оправиться от страшного удара, как судьба подкинула им новое испытание.

Оля очень хорошо помнила то утро. Папа куда-то очень сильно торопился, сказал, что его срочно вызвали по работе на выходные и просто велел слушаться дядю Федю. Дядя Федя, родной брат Егора Ланевского, был очень редким гостем в их доме. Отец никогда не рассказывал детям, что именно послужило причиной его разногласий с братом, но никому кроме него он не мог доверить сына и дочь. Его родители давно умерли, а мама Андрея и Оли, Елизавета, трагически погибла два года назад.

- Ваш отец скоро приедет, - заверял детей дядя Федя без малейшей капли дружелюбия в голосе. Его раздражало, что приходится тратить время на нелюбимых племянников, которые ещё и ходят по квартире, как в воду опущенные и тоскуют по отцу, который с детства славился безответственностью. – Он вернётся уже на днях.

Но на следующий день после странного телефонного звонка дядя Федя сообщил, что папа не приедет. А через месяц бессонных ночей, истерик и кошмаров, Оля услышала от дяди, что папа не приедет никогда.

Никогда…

До сих пор неизвестно точно, что именно случилось с Егором Ланевским во время той странной «командировки». Вроде как он снова поехал в деревню и больше на связь не выходил. Участковый нашёл машину и больше никаких следов. Поиски не дали результатов.

- Зачем, ну зачем ты опять поехал туда? – Оля свернула с тропинки памяти и вновь оказалась на застиранных простынях. В нос ударила затхлость провинциальной гостиницы. Глаза щипало, хотелось разрыдаться, но она снова подумала о «солнышке».

– Дурак… - всхлипнула она.

Ольга не хотела вспоминать эту деревню, это богами забытое село, в котором провела, как ей сказалось, самые счастливые годы своего беззаботного детства. Так она думала, пока село Строкалино не забрало у неё маму. А потом и папу.

Чудесный, дивный край… Степное раздолье граничит с огромной ольховой рощей, вдоль опушки которой на несколько километров растянулось село. Старинные мазаные хатки под скатами камышовых крыш, плетёные изгороди с надетыми на столбики глиняными крынками, широкие улицы, низенькие лавочки под кронами растущих у калиток берёз – любимое место бабушек, любящих посудачить вечером о мирском…

Казалось, что это настоящий рай. Тишина, умиротворение и душевный покой. И раздолье! А какой там лес… Стоя под кронами вековых деревьев, маленькой Оле казалось, что они похожи на изогнутые пики, которые пронзают небеса. А сколько диковинок и тайн там можно было найти. Огромные папоротники, бегающие прямо под ногами русаки, разноцветные бабочки. Оля и Андрей могли часами бродить по лесу, который местные называли Острогой, но больше всего им нравилось отдыхать на берегу озера.

Волчье озеро, будь оно проклято.

Воспоминания ударили в голову бурным потоком, вода сочилась между мыслями, как между камнями, а эмоции превратились в бешеный водоворот. Шум, течение, пена… А затем – тишина, пустота и лишь тихая, зеркальная гладь Волчьего озера. Она будто снова стояла на том берегу, вдыхала чистый, влажный воздух, слушала утреннее пение птиц. Первые лучи рассвета окрасили черноту воды в алый цвет, выхватив из темноты то, что мирно покоилось там, на дне. Мертвецы… Трупы, утопленники, покойники. Смерть, страх, холод и пустота.

Оля открыла глаза и не сразу поняла, что они переполнены слезами. Она снова увидела маму. И папу. Но разница лишь в том, что мама действительно умерла, а папа просто пропал. Уехал и больше не вернулся. Внутри ещё теплилась надежда, «солнышко» всё также согревало сердце, как в детстве. Он не мог оставить их, не мог уйти навсегда, как мама…

Оля и Андрей мало что знали о своих родителях. Они были достаточно поздними детьми: когда эта двойня появилась на свет, Лизе Ланевской было уже двадцать девять лет, а их отцу, Егору, тридцать три. Познакомились они ещё в студенческие годы, оба учились в педагогическом. Молодость, беспечность, любовь…

- Прямо как в сказке… - вслух сказала Оля, вытирая слёзы. – Нет повести печальнее на свете…

А повесть действительно была весьма печальной, даже трагичной. Лиза очень долго не могла забеременеть, и когда чудо всё же случилось, выяснилось, что оно придёт в этот мир не одно: у четы Ланевских родилась двойня. Андрей был старше Оли на целых две минуты, чем очень гордился, порой даже важничал.

Тут же вспомнился взгляд Андрея и его слова о собственной дочери, маленькой Машке… Такое чувство, что весь род Ланевских преследовал какой-то злой рок. Мама, отец, потом жена Андрея Света и их дочка Маша... Горечь утраты, усталость и безысходность словно мрачные спутники шли рядом по дороге жизни.

А всё началось тогда, солнечным летом девяносто шестого.

Все они – папа, мама, Оля и Андрей - снова приехали в село Строкалино, где они отдыхали каждым летом. Родители рассказывали, что одно время работали в Стародвинской школе по распределению после института, и в память о тех веселых деньках они решили купить маленький домик.

«Что-то вроде дачи» - всегда очень уклончиво отвечала мама.

Будучи уже взрослой, Оля вспоминала, что мама очень кратко и с большой неохотой рассказывала о том, как судьба связала их семью с селом Строкалино. В детстве Оле не казалось это странным, но теперь всё было иначе.

В детстве она очень любила этот «островок счастья» и считала, что село Строкалино, лес Острога, урочище Материк и Волчье озеро – это маленький мир внутри большого мира. Приезжая туда Ланевские как будто попадали в другую реальность, где все проблемы большого города ветром разносило по широким полям и дремучим лесам. Хотелось просто жить. Жить и радоваться каждому дню.

Но двенадцатого июля девяносто шестого года радость как будто улетучилась из маленького двухкомнатного домика, где семейство Ланевских проводили летние каникулы. Лиза с самого утра была взвинчена, постоянно искала повода поговорить с Егором не при детях, кричала и даже плакала. Оля хорошо помнит, что перед уходом мамы Андрей гостил у соседей, а она во дворе пыталась построить шалаш из старых досок и шифера. Мама выскочила из дома, а папа, схватив её за руку, попытался увести обратно в дом. Тот короткий разговор прочно врезался в память девочки раскаленным штырем и до сих пор она испытывала фантомные боли и ощущала жар, едва это воспоминание возникало в голове.

- Вернись в дом, пожалуйста… - Егор не кричал, он был весьма сдержан, но то и дело поглядывал на Олю, пытающуюся из досок и куска шифера сделать небольшой шалаш.

- Егор, это же она… Это точно… - Лиза говорила монотонно, словно читала молитву. – Ты не понимаешь…

- Это ты не понимаешь! – повысил голос отец, но, поймав на себе взгляд дочери, вернул самообладание. Не выпуская из рук покрытый засохший плесенью кусок шифера, девочка смотрела на родителей. – Чушь… Ты же сама всё видела. Тогда…

- Нет! – Лиза вырвала руку и отступила на пару шагов. – Что я видела? Что ТЫ видел? Нет! Ты всегда знал, что она вернётся! Она сама говорила…

- Она была больна! Лиз, пойдём в дом…

- Папочка…

Оля осторожно приблизилась к отцу. Ручки всё ещё сжимали грязный лист. Егор улыбнулся и присел рядом с дочкой.

- Что, солнышко?

- Вы ругаетесь? Мам…

- Нет, всё хорошо! – голос Егора дрожал. – Мы просто немножко спорим.

Лиза качала головой и продолжала пятиться назад.

- Ты дурак, Ланевский… Такой дурак…

Слёзы. У неё на щеках слёзы. Они просто текут ручьём.

- Я… Я не могу… Я должна… Я приведу её!

- Лиза, стой!

Мама бежала так быстро, что красные шлёпанцы полетели в разные стороны, но она не споткнулась и не остановилась, а продолжила бежать по широкой улице, оставляя за собой столбики пыли, которые вырывались из песка, словно маленькие гейзеры, там, куда она наступала. Егор бросился за женой, но остановился, услышав за спиной детский плач.

- Папа, мне страшно… Маме опять плохо?

Егор Ланевский взял дочку на руки и нежно погладил её по голове.

- Доченька, всё хорошо. Нет, просто мы немножко не так поняли друг друга. А где твой брат?

- Он у Лощининых. С Петькой… - Оля всхлипнула. – Зачем вы ругаетесь? Почему?

- У Лощининых… - глаза Егора остекленели, он как будто был где-то далеко-далеко. – Так, дочка, мне нужно, чтобы ты мне помогла.

Он поставил девочку на землю, зачем-то стряхнул с её плеч песок.

- Иди к Лощининым и жди нас там вместе с Андреем. Если он и Петька куда-то ушли, то попросили деда Ефима найти их. Хорошо? Только не ходи никуда одна, ты поняла меня? – строго сказал Егор.

Оля снова всхлипнула, глаза наполнились новыми слезами.

- Пап, мне страшно… Куда ты собрался?

Не успела она договорить, как снова оказалась на руках отца, и они вышли со двора. Дед Ефим Лощинин вместе со своей супругой бабой Ангелиной жили прямо через дорогу. На лето к ним приехал младший внук Петька из Воронежа, они быстро сдружились с Андреем и очень часто последний гостевал у, как их называли в Строкалино, «дедов Лощининых».

До