Luftwaffe-льники. 23 февраля
Это сейчас 23 февраля так себе, а не праздник. Профанация. Стандартная протокольная показуха, обязательная к исполнению, с ненавязчивой гримасой легкой брезгливости на толстом личике государственного деятеля, поздравляющего с высокой трибуны служивый люд. Важный чиновник фальшиво лыбится «голливудским смайлом» и напыщенно говорит о тяготах и лишениях воинской службы, хотя не имеет о них ни малейшего понятия и представлений. Честно говоря, смешно и противно слушать ожиревшего чинушу, который сам никогда не служил в армии и старательно отмазал своего мажорного отпрыска, который мгновенно теряет свой высокомерный лоск и начинает биться в истерике, а также обильно гадить под себя от одного-единственного слова – ВОЕНКОМАТ.
Было время, когда народ искренне гордился своей армией, уважал её, искренне любил, считал нужной и полезной защитницей, познавшей радость и гордость далеко не одной победы. Каждый уважающий себя мужчина считал возможность отслужить своей стране, службу в армии считал за школу жизни, почётную и важную необходимость, а не воспринимал данную процедуру как безысходность и повод для паники, запугиваемый в наше время многочисленными правовыми организациями типа «Кормящие матери плачущего ребёнка», «Гей-Глобал-Анал-Пидар-Центр», «Голубые пацифисты», «Онанисты-откосисты», «Всероссийская партия любителей ночного энуреза», «Розовые сопельки», «Гомосек — человек будущего», «ДебилОлигофренНаркоДиспансер-Холдинг» и прочими не менее уважаемыми их последователями.
В 80-е годы прошлого века, все мужчины в Советском Союзе (за очень редким исключением) служили. Честно говоря, бывало по-разному - было тяжело, но было и весело, часто было просто познавательно. Школа жизни, однако, причем абсолютно реальная. Мы мужали, набирались жизненного опыта. От трудностей не бежали, но и эти самые трудности на свою голову добровольно тоже старались особо не искать. Нам их придумывало и создавало наше мудрое руководство. Причем с патологически пугающей регулярностью. Итак, немного внимания.
В канун праздника Советской Армии, краснознамённой и легендарной, в боях познавшей радость побед и так далее, и тому подобное (прошу заметить, что в моих словах нет и намёка на иронию), наше доблестное руководство, то есть – начальство, решило почувствовать себя великими полководцами. Думало оно не долго, а как общеизвестно, начальство вообще зачастую никогда не утруждает себя здравыми размышлениями. И придумало оно, это начальство, значит, поднять боевой дух и закрыть пару планов по боевой подготовке. Провести, так сказать, грандиозные учения с выходом в поле, да на пару суток, да по полной программе, так, чтобы в НАТО содрогнулись от нашей силушки богатырской и удали молодецкой.
Всё бы ничего, да вот в России-матушке в канун 23 февраля обычно зима на дворе согласно календарю, да и, соответственно, морозы трескучие, а на Урале-батюшке, где училище наше легендарное базировалось, эти морозы вообще запредельные. Такие замечательные морозики накатывали, что в казарме было аж целых + 4 градуса жары, а сколько на улице, вообще вспоминать не хочется. Просто страшно становится. Откровенно сказать, далеко не каждый читающий поверит в эти цифры, которые на градуснике и рассмотреть-то не всегда возможно было по причине замерзания оного. Но по секрету всё же скажу. Однажды до - 52 по Цельсию накатило. Вот оно как. Одно радовало, что такое замечательное явление природы не каждую зиму нас бывало, далеко не каждую, но -30...-35 градусов мороза - это уже стандартная температура, регулярно из года в год, с октября по апрель, без вариантов.
Спутникам НАТОвским, бороздящим просторы равнодушного космоса, и то, наверное, тоскливо становится подсматривать за военными объектами на Урале, да ещё зимой. В космосе и так вечный холод, а тут нет чтобы на пляжах Майами на голых тёток смотреть, фигурки их загорело-копченые оценивать, надо свои заиндевевшие фотообъективы на замёрзшую Россию наводить. Зачастую не веря своим фотоплёнкам разведывательным и чутким датчикам ИК-станций («инфракрасных» значит, что на тепло реагируют), которые бешеную активность советских войск регулярно фиксируют. Да ещё именно в тот момент, когда аналитики из Лэнгли - штаб-квартира ЦРУ, ужасающе-морозную метеосводку читая, дают авторитетный прогноз, что жизни на Урале нет!!! Вообще нет и до мая месяца даже попыток зарождения этой самой разумной жизни не ожидается. Холод собачий на Урале потому что свирепствует, и конца и края этому лютому морозищу не видно.
Тем не менее война дело святое, и погнали нас, касатиков, защищать землю русскую от басурманов иноземных. А так как басурмане иноземные и вороги лютые в здравом уме обычно находятся и уроки истории запоминать хорошо научились на примерах Наполеонов и Гитлеров там всяких, то сейчас их, врагов нашенских, в Россию-матушку, особенно зимой, а уж тем более на Урал-батюшку ни по доброй воле, ни под прицелом, да и под конвоем не всегда и загонишь. Упираются вороги. От пары исконно русских слов типа Сибирь и мороз, быстро с них спесь заграничная слетает.
Вот и разделили нас, воинов, на «наших» и «не наших», чтобы по взаправдешному всё было, чтобы более-менее реалистично с противником каким-никаким воевать пришлось, уму-разуму и опыту ведения боевых действий в зимних условиях набираться.
Как окопы в мёрзлой земле копались – это уж простите, описывать не стану. Кто копал, тот не хуже меня знает, а молодёжь пугать не буду, им ещё Родину защищать надо будет. Но война шла у нас не по-детски – и оружие стреляло, и гранаты рвались. Всё по-настоящему. И кормили нас через раз замороженным супом, в котором ложка просто стояла, и то, если получится корку льда в котелке продолбить. А ложки алюминиевые, им всё согнуться хочется, а нам кушать желательно, организм молодой, в зимние холода с особой жадностью килокалорий требует.
Потери в войне тоже были настоящие, причём одна. И эта боевая единица, вышедшая из строя, был наш легендарный Витя Копыто.
Витя давно мечтал совершить подвиг. Да такой, чтобы УХ! Да с письмом на малую родину, в Пилопедрищенск, от благодарного и восторженного командования, чтобы каждый «пилопедрощанин» знал, что их земляк – это о-го-го какой парень, гроза НАТО одним словом, и никак не меньше.
Ждал Витя удобного момента для своего подвига долго и дождался. На исходе второго дня, когда от мороза уже автоматы позамерзали так, что стали напоминать пушистые меховые игрушки белого цвета и перестали стрелять, в наш окоп прилетел взрывпакет от «ненаших». Взрывпакет – это шашечка из картона цилиндрической формы, с бикфордовым шнуром и слабым зарядом взрывчатого вещества. Абсолютно безобидная вещица, если не начать заниматься с ней различными дурными экспериментами.
Так вот, летит в наш окопчик дымящийся врывпакетик. Все ребята, естественно, зажмурились. Хоть вещица безобидная, но условный рефлекс, он, знаете ли, где-то глубоко в подсознании зашит, где-то на генетическом уровне (у кого-то, возможно, забит), но не у курсанта Копыто. Витя ждал этого момента для совершения великого подвига всю свою бестолковую жизнь и вот дождался. Хватает этот чудак (на заглавную букву «М») взрывпакет, короткий замах рукой, и кричит при этом наш полудурок тоненьким голоском: «УРряяяя!» Героически так кричит.
Но не успел Витя докричать свое писклявое «УРряяяя». Раздаётся взрыв, и все, кто не зажмурился, видят, как Витины пальцы разлетаются в разные стороны. Пипец, приехали!
Так как бикфордов шнур длины далеко не бесконечной, то и догорел он прямо в руках у нашего героя. Следовательно, и взрыв не заставил себя ждать. Взрывпакет рванул аккурат на замахе костлявой ручонки нашего доморощенного героя - богатыря дистрофичного.
Командир взвода – молоденький лейтенантик – сомлел от увиденного, жалобно заскулил, предчувствуя скорое свидание с военным прокурором. Он сорвал свою шапку и, закрывая ею свое лицо, в полубессознательном состоянии сполз на дно окопчика. Все парни рванули к Виктору, на бегу вскрывая личные медпакеты, чтобы спасти это чудо героическое в пример для будущих поколений.
Но Бог Витю любил! То, что мы приняли за разлетающиеся пальцы, оказалось лохмотьями от армейских рукавичек (трёхпалых таких, кто служил, тот знает). Эти рукавички приняли на себя всю кинетическую энергию взрыва. Витина правая рука, конечно, тоже пострадала, но была без видимых повреждений, лишь только кисть мгновенно опухла до состояния подушки, пальцы раздулись и оттопырились в разные стороны. Да так, что Витя и пошевелить им не мог.
Когда все поняли, что руки-ноги у бойца-членовредителя целы, на всех присутствующих накатил истеричный смех. Нервы, поймите правильно. Витя смотрелся очень комично. Его рука напоминала пластиковый сувенир, который автолюбители вешали на заднее стекло автомобиля – такая пятерня с надписью STOP или «ПРИВЕТ», которая игриво покачивалась на пружине, помахивая при обгоне остающимся сзади машинам.
Войну сразу закончили, Витю срочно загнали в медсанчасть на рентген. Дежурный врач, скрупулезно просмотрев снимок, тоже пришёл к однозначному выводу: «Бог Витю любит!»
Все кости, связки, мышцы и прочая требуха были в полной целости и сохранности. Ну, а такая мелочь, как обширный отёк должен был постепенно сойти за пару недель. Витю решили не госпитализировать (чтобы не вносить данный случай членовредительства в перечень срочных донесений и не портить показатели по технике безопасности и % боеготовых «штыков»), а просто выписали полное освобождение от службы и отправили в казарму на амбулаторное лечение.
Боевые действия на стандартном уральском морозе не прошли даром, и личный состав училища методично потянулся в медсанчасть, оглушительно сотрясая её тесные коридоры своим богатырским кашлем, забрызгивая стены обильными, как бы помягче сказать, выделениями из воспалённых носоглоток жидкообразной консистенции неприятного цвета хаки.
Потери личного состава от генерала-мороз были настолько катастрофичны, что медсанчасть, исчерпав свои койко-места, стала тупо раздавать освобождения от службы. Военные врачи руководствовались обоснованной надеждой на мобилизацию внутренних сил молодых организмов, которые сами справятся с недугом, если больным курсантам просто разрешить пару дней спокойно полежать на койке в комфортных условиях казармы при жарком климате (+4 по Цельсию) внутри помещения.
Среди таких, кому не хватило мест в больничке, оказался и я. Моё горло раздирала фолликулярная ангина («перпендикулярная», как сказал наш доморощенный филолог Витя), и мне великодушно разрешили болеть на своей родной койке в спальном помещении казармы. В качестве лекарства выдали второй матрас, чтобы я попытался согреться, а лучше даже в перспективе – обильно пропотеть. И это при +4 в помещении? Что ни говори, а военные медики знают чудотворные секреты врачевания и обладают самыми прогрессивными методиками.
Как уже отмечалось выше, травмированного Виктора также оставили на казарменное долечивание. А наше 45-е классное отделение в ночь на 23 февраля как самых достойных и морозоустойчивых отправили в караул, охранять чихающее и сопливящее войско, чудом выжившее в полевых условиях стандартной уральской зимы. А то еще вдруг, упаси господи, кое-кто из командования НАТО воспользуется плачевным состоянием защитников заботливой родины, да и отдаст коварный приказ на захват нашего поголовно кашляющего лазарета. Только вряд ли, по Женевской конвенции пленных лечить надо, а на наше количество страждущих тепла, заботы и здоровья у НАТО медикаментов не хватит.
Тем не менее, в казарме 4-й роты остались все больные, включая меня и травмированного Витю. Даже суточный наряд на тумбочке, набранный из самых здоровых, периодически сотрясал ночную тишину, своим душераздирающим:
- АААаааааппп!!!! –пчХ#Й!!!!
Ночь. Я, утомлённый кошмарной болью (казалось, что многочисленное стадо пьяных ёжиков устроило чемпионат по футболу в моём горле), забылся полуобморочным сном, но ненадолго.
- Санёк, просыпайся! – жаркий шёпот неугомонного Виктора лишил меня слабой надежды на короткий отдых и смутную перспективу выздоровления. Копыто тряс меня за плечо и брызгал слюной прямо в лицо.
- Саня, сегодня праздник - 23 февраля, а ты дрыхнешь!
- Витя, отстань. Дай мне умереть спокойно.
- Санечка, как ты можешь? Мы же военные. День Советской армии – это ж святое!
- Витя, не гневи бога! Я тебя в очке утоплю, козья морда! Дай поспать! По-хорошему прошу. Деликатно.
- Да ты послушай! Пока ты валяешься бездыханный, я в самоволочку метнулся.
Как Витя надел шинель со своей растопыренной пятернёй – загадка. Но не голый же он в такой мороз бегал? А как через забор перелез? Он же подтягиваться на перекладине и раньше не умел. Силенок не хватало у Геракла Пилопедрищенского. Фантастика! Но слабость в организме неумолимо тянула в объятья Морфея. Витькины слова долетали до меня через раз, я сопротивлялся, не желая просыпаться.
- Короче, в активе две бутылочки «беленькой», а в столовой я лучку прихватил, хлебушка. Лёлик вчера посылку получил, сальца нам оставил, остальной харч в караул взял. Сашок, да я тебя сейчас враз вылечу.
- Копыто, будь человеком, исчезни. Веришь, ничего не хочу? Даже пить не хочу. А самое большее, чего я не хочу – это твою гнусно-счастливую рожу видеть. Дай покоя, пока тебя в травматологию не забрали с переломом черепа, по-доброму прошу. Вежливо, мать твою!
Но с Витей спорить – занятие бесперспективное. Как уже потом я услышал в одной женской компании, куда меня занесла нелёгкая: «Есть такие мужчины, которым проще отдаться, чем объяснить, что они тебе не нравятся».
Вот Витя Копыто и был наверно той моделью мужчины, после общения с которой и появилась эта женская народная мудрость.
Долго ли, коротко проходило моё лечение, не помню, но тогда мы спорили: «стоит ли открывать вторую беленькую». Я был категорически «против», а Витя убедительно настаивал, аргументируя, что «это» необходимо только лишь для закрепления позитивного эффекта моего лечения, и не более того.
Вообще, по словам этого обормота получалось, что Витя рисковал своей конопатой шкурой в самоволке и в организации ночной пьянки только исключительно ради моего же блага. Душа-человек, оказывается! А я к нему так несправедлив! Эх!
Витя приготовился пустить скупую слезу показной обиды, а я - слезу умиления и сопливого восторга, но не успели.
Пока мы препирались и бодались как два барана, и я уже начал постепенно отступать и сдаваться, понимая, что процесс моего лечения уже перешёл за грань «управляемого», мигнул свет в спальном помещении. Это был сигнал дневального о прибытии дежурного офицера в нашу роту.
- Санёк, ложись, я сам всё быстренько уберу, будь спок! – промычал заботливый Витя.
Остатки хлеба, сала, лука и непочатая бутылка «беленькой» скрылись в недрах прикроватной тумбочки. Я принял «горизонталь», Витя заботливо прикрыл меня вторым матрасом, выданным для согрева. Сам схватил пустую бутылку и, громыхая сапогами в ночной тишине (по шесть подковок на каждом! ПИЖОН!!!), хаотично заметался по пустому спальному помещению.
Бежать в туалет, к мусорному баку было поздно, так как монотонное бубнение дневального, докладывающего об отсутствии происшествий дежурному офицеру, постепенно и неумолимо приближалось. Виктор метнулся к окну.
В звенящей ночной тиши, внезапно раздался душераздирающий треск разрываемой бумаги (зима, знаете ли, окна заклеивались полосками бумаги, вымоченными в мыльном растворе) – это Витя рывком открыл одну створку форточки. То, что створок две (одна - внешняя, другая – внутренняя), Витя как-то запамятовал. Знакомый, профессиональный замах рукой, правда уже левой, и пустая бутылка летит в форточку. Предчувствуя непоправимое, я зажмурился.
Бог Витю любил! Бутылка попадает в створку фрамуги, почему-то не разбивается и со страшным грохотом падает между створок окна. Раздался еще более душераздирающий треск бумаги. Это Витя рывком открыл всю створку огромного окна, схватил непослушную бутылку. Опять профессиональный, отточенный, практически коронный замах рукой и Витя отправляет стеклотару в форточку, причём, в закрытую ее часть. Пипец, приехали - звон бьющегося стекла, бутылка скрывается в ночной темноте, глубоко зарываясь в чудовищных по размерам сугробах. Кстати, мы её потом нашли в мае, когда снег стаял. Далее, невозмутимый Витя успел закрыть внутреннюю створку окна и метнул своё нескладное тельце в ближайшую койку (владелец оной в это время был в карауле), на лету укрывая себя, любимого, одеялом.
Скрипнули пружины, по спальному помещению скользил луч фонаря дежурного офицера.
На дворе была перестройка, ускорение и яростная борьба с любым проявлением пьянства и алкоголизма. За лёгкий запах спиртного вышибали из армии не задумываясь, не учитывая 24 года безупречных, пинком под зад, без пенсии!!! А тут сломать о колено жизнь двоим курсантам? Да запросто. Но, БОГ Витю любил! Заслуженное и жестоко карающее возмездие за злостное нарушение воинской дисциплины, а также мудрых указаний любимой партии в ту ночь прошло мимо. Нас не поймали. Невероятно, но факт. Пронесло. Чудо!
Утром 24 февраля, к нестерпимой боли в горле (ёжики опять активизировались и устроили необузданные брачные игрища), прибавилась ещё и головная боль. Жить не хотелось вообще и в целом.
- Сань, сейчас поправимся, - Витя опять склонился над моим неподвижным телом, как образцовая курица-несушка над своим желторотым цыплёнком:
- У нас бутылочка завалялась, а клин клином вышибают, да и горлышко пополоскать тебе надоть. Лучше нет лекарства! Не сыщешь, говорю, лучше! Я тебе точно говорю. Авторитетно заявляю. К бабке не ходи.
- Витя, пропади где-нибудь, сделай милость!
Бесполезно, Виктор, как гигантское членистоногое, неестественным образом сложился вдвое и полез в свою тумбочку, причём, его задница всё это время торчала наружу. Раздался характерный звук открываемой ёмкости, и по спальному помещению потянуло назойливым запахом водки.
- Копыто!
Этот голос заставил меня инстинктивно вздрогнуть и накрыться одеялом-матрасом с головой: «Мама, ну почему, я не умер вчера? Ну, всё, налетели! Теперь точно выгонят!»
- Копыто, что ты там делаешь? – вкрадчиво повторил командир нашего 1-го батальона, суровый полковник по прозвищу «Пиночет». Комментарии излишни, этот военный был лишён всех чувств сострадания и жалости. Да чего там – он был лишён всего человеческого. Боевая машина, запрограммированная Общевоинскими Уставами Вооруженных Сил СССР.
Витя мгновенно вытащил из тумбочки свою белобрысую голову с торчащими в разные стороны непослушными волосами, напоминающую ёршик для чистки унитаза, причём уже пользованный, и загипнотизированный взглядом чудовищного полковника, начал лепить ТАКОЕ . . .
- Я, товарищ полковничек, Симонова лечу. У него перпендикулярная ангина. Горло раздирается на части, парень просто загибается. И температура бешеная, правда, не знаю какая – градусника нету, но горячий… Ужас! Вон он, под одеялом, то есть под матрасом, валяется.
- Ну и чем же ты его лечишь, Айболит хренов? Проникающим массажем простаты что ли?
- Водкой, товарищ полковник. Лучше компресса не придумаешь, согревает очень хорошо. А если ещё в рот набрать побольше, да пополоскать от души – совсем чудненько! Но выплевывать нельзя. . . эффект будет лучше…
- Водкой? ХА-ХА-ХА!!!! – комбат решил, что курсант Копыто или сошёл с ума или шутит откровенно подобострастно. А ему, полковнику, очень лестно, когда его подчинённые не только скоропостижно обделываются при появлении его - великого и могучего, ужасного и справедливого, но и шутить временами изволят. Но в меру! В меру - самую малость. В пределах нормы, не более как с отцом родным. А великим быть ой, как приятно! И довольно похохатывающий комбат двинулся дальше по коридору, в сторону кабинета нашего командира роты Володи Нахрена.
Когда Витя приблизился ко мне со стаканом водки, наполненным до самых краёв, я не стал ничего говорить, что я о нём – законченном мерзавце и редкостном говнюке думаю, а просто молча выпил содержимое. Перед тем как проглотить обжигающую жидкость, я тщательно и очень старательно прополоскал воспаленное горло, смачно побулькал и сразу заснул глубоким и спокойным сном выздоравливающего.
До моего материалистического разума, воспитанного в школе на принципах убежденного атеизма и всяческом отрицании любого духовного начала, внезапно дошло, осенило фактически, что ни хрена плохого со мной не случится, пока рядом со мной будет Витя.
Я понял, да что там понял! Каждой клеткой своего мозга осознал, что БОГ Витю любит! Не знаю за что, но любит искренне! Может как свое не очень гармоничное и не совсем правильное творение? А слабых и немощных, убогих и дурных, сирых и чудных недаром народная молва зовет «божьими людьми».
И в результате заодно вместе с этим неказистым недоразумением – ошибкой, так сказать, природы, прикрывая его непрактичные и неразумные, но абсолютно искренние и чистосердечные проступки, Бог погладил и меня, грешного по моей дурной головушке своей нежной, заботливой, ласковой отеческой рукой.