Актриса Валерия Арланова: «Страсть и страдание некрасивы»

Заслуженная артистка Республики Беларусь, актриса Театра-студии киноактера, обладательница медали Франциска Скорины Валерия Арланова, рассказала журналу о приоритетах в жизни и творчестве, популярности, издержках профессии, любимом театре и работе в кино.

– Валерия, кто ваши педагоги и авторитеты?

– В плане профессии один из главных моих учителей – педагог по речи в театрально-художественном институте Илья Львович Курган, человек, который привил вкус к языку и любовь к профессии. Я ему очень благодарна, дай бог ему здоровья!

Это также Марина Викторовна Филатова – прекрасный преподаватель по хореографии. В личностном плане я постоянно учусь у разных людей и получаю многое, ведь я человек наблюдательный. Мой главный педагог сейчас – муж Александр Васильевич Ефремов.

– Вы начинали как театральная актриса на «Вольнай сцэне» в середине девяностых…

– Моя первая театральная работа – участие в спектакле на Малой сцене Купаловского театра, когда я была студенткой второго курса. В 1994 году мы окончили институт и оказались «нигде»: и кино практически не было, и в театрах никто никому не был нужен.

Тем не менее на базе нашего курса был создан театр «Вольная сцэна», художественным руководителем которого являлся Валерий Мазынский. В те годы люди в театр ходили мало. Рядом с нашей площадкой были рестораны, где шумно проводила время определенная публика.

Как-то наш главный режиссер не выдержал и пришел в ресторан сделать замечание, чтобы не мешали играть спектакль, – не для печати то, что ему ответили. Вспоминая это, понимаешь, в каком состоянии находились искусство и театр в принципе. Я проработала там год, а затем ушла.

Через некоторое время Модест Абрамов, на тот момент главный режиссер ТЮЗа, предложил работать у него, но вскоре сам ушел из театра. Одновременно меня пригласили и в Русский театр, но, увы, не сложилось ни там, ни там.

Потом был непростой период, когда я осталась без работы. А затем меня пригласили в Театр-студию киноактера на роль Негиной в спектакле «Таланты и поклонники» по Островскому. Я наконец нашла свой театр, в котором работаю по сей день. Мне тогда было 25 лет. Когда буду отмечать юбилей, он будет двойным – и на сцене в том числе.

–Островский и сейчас с вами…

– Да, в спектакле «Волки и овцы» играю Глафиру. Это большое удовольствие и в то же время школа мастерства: когда я начала учить текст, вдруг осознала, как сложно освоить специфический язык Островского. Это серьезная проверка для наших актеров, особенно для тех, кто привык сниматься в легких сериалах лишь бы как.

– Оценка не слишком лестная…

– Сейчас время непрофессионализма. В фильмах работают зачастую люди с улицы, которые не в состоянии произнести два слова в кадре.

– В связи с этим вспоминается комедийный сериал «Мылодрама»…

– Я начинала смотреть его как комедию, а потом оказалось, что это трагедия, потому что там много правды.

– А как начинались ваши отношения с кино?

– Меня пригласили на первую картину, когда я была студенткой второго курса. В очень хорошую компанию – Стефания Михайловна Станюта, Семен Михайлович Морозов, Миша Мамаев, Марина Могилевская. Для меня это был, конечно, подарок, и в денежном выражении в том числе.

– Вы много снимаетесь, в том числе в фильмах Александра Ефремова, вашего супруга…

– Мой первый фильм у Александра Васильевича и один из самых любимых – «Поводырь», который вышел на экраны в 2001 году. В фильме есть особая аура, которая ощущается и за экраном. Моими партнерами по картине были прекрасные актеры – Петя Юрченков-младший, Виктор Манаев.

Саша считает, что лучшая моя роль – Мадам Зизи в его фильме «Покушение». Я играю там учительницу музыки и даже исполняю оперную партию. Фильм снят в 2011 году, в главных ролях – Дмитрий Певцов, Данила Козловский, Александр Феклистов и др. Также я снималась в фильмах Ефремова «Немец», «Дунечка», «Рифмуется с любовью», «Фламинго».

– Верно ли, что репетировать на одной сцене с близким человеком сложнее, чем с посторонним? Особенно если муж – режиссер…

– Намного строже требования. Всегда больше «нельзя», нежели «можно» именно для тебя. Тем не менее я всегда рада работать с Сашей, потому что работать с кем-то, кто «меньше», чем он, неинтересно. Он умнейший человек, талантливый режиссер, мне всегда приятно, когда он приглашает меня в свои постановки.

Но влиять на него и просить для себя роли я никогда не буду. Только если он сочтет мое участие в каком-либо спектакле или фильме нужным. У Саши масса постановок без меня, я не его личная актриса. Однако некоторые уверены, что я только и делаю, что «влияю». Говорят: «Ну давай, повлияй на него». Я отвечаю: «Вы что, смеетесь?»

Я уважаю себя и уважаю близкого человека. Кто-то из опытных коллег когда-то сказал, что быть женой главного режиссера – это отдельная специальность, профессия, и в этом даже больше минусов, чем плюсов.

– Есть ли у вас коронная роль? Или та, которая оставила глубокий след?

– Не очень люблю такие пафосные фразы. Я, кстати, очень долго не решалась называть себя актрисой, мне казалось, что я недостаточно соответствую своей профессии. Правильнее сказать, это роль, которая со мной уже долгие годы, – Элиза Дулиттл в «Пигмалионе».

Играю ее 18 лет практически из месяца в месяц. Я бы сказала, что это серьезное испытание для психики – столько лет подряд выходить на сцену и играть трехчасовой спектакль каждый раз как в первый.

– Серьезно? Или все-таки «на автомате»?

– Ну, как на автомате – это непрофессионально…

– Как вы относитесь к отрицательным ролям?

– С чьей точки зрения отрицательным? Вы считаете, что есть люди абсолютно плохие или абсолютно хорошие? Это азы актерского мастерства: играешь хорошего, ищи, где он плохой, играешь плохого – найди, в чем он хороший. Неоднозначность образа. Неплоское исполнение роли. Поиск объема в роли. Все надо пропускать через себя.

Кстати, моя Глафира в «Волках и овцах», наверное, отрицательная героиня, но ее обожают зрители. Да и режиссер, глядя на меня на сцене, говорит, что каждый мужчина мечтает иметь рядом такую женщину. Она обаятельная, живая. Актер всегда адвокат своего героя.

– А комические роли? Вам легко быть смешной на сцене?

– Конечно. Глафира, Джейн Уорзингтон в спектакле «№ 13», Свинья, над которой все потешаются, в «Очень простой истории», Кончита – некрасивая деревенская служанка, которую я играла много лет назад в спектакле «Последняя женщина сеньора Хуана», – все они комические. Зрители смеются – мне это доставляет удовольствие.

– Отказывались ли когда-нибудь от роли?

– По причине тупости киносценария бывало, но поначалу я всегда пыталась спасти ситуацию. В театре же отказываюсь от некоторых главных в пользу «своих» ролей, если вижу, что данная роль мне подходит меньше, чем эпизодическая.

Кстати, поначалу в «Волках и овцах» мне предложили играть не Глафиру, а Купавину – роль, которую я, конечно, могу исполнить, но Глафира мне интереснее. Или же в спектакле «В поисках истинного Я» также была назначена на главную, но попросила режиссера роль, гораздо меньшую по объему, но подходящую больше.

– Есть ли любимые сценические партнеры?

– Мне нравится работать с Пашей Харланчуком. Мы много играем вместе на театральной сцене, в том числе в спектакле «Безымянная звезда», и периодически работаем в одних и тех же кинопроектах. Мой неизменный партнер в «Пигмалионе» – Виктор Рыбчинский. Часто работаю вместе с Анатолием Терпицким, Ларисой Маршаловой, но мы не выбираем партнеров, с которыми играем спектакль, есть график работы, составы.

Любила работать на сцене с Петей Юрченковым и его отцом. С Петей мы вместе снимались в «Поводыре», он был талантливым, одаренным человеком. Очень жаль… Первое время не могла играть наши с ним спектакли с другими актерами, казалось, все не то. Но жизнь продолжается.

– Вам легче общаться с театральными людьми?

– У меня много друзей не из театра. Я не делю людей по принципу «театральные – не театральные», выбирая друзей по каким-то другим качествам. Мои люди остаются в моей жизни на долгие годы.

Раньше мне действительно на сцене было гораздо комфортнее, но сейчас понимаю, что жизнь гораздо шире, интереснее и не ограничивается только театром.

Мне кажется, что сегодня уже нет такого понятия как «театр-семья» и актерского стремления целиком посвятить себя сцене и забыть, что ты живой человек. Мне комфортно в реальности. Я жизнь посвящаю жизни.

– Отличаются ли зрители прошлых лет от сегодняшних? Ваш зритель – какой он? Зрительские ожидания сегодня ниже или выше?

– Большое счастье, что сегодня люди все-таки ходят в театр и стремятся к высокому. С восторгом принимают, к примеру, спектакль «Пигмалион», который идет три часа, причем всегда, сколько я помню, – это удивительно.

Чтобы ходить в театр, надо его любить и уметь сопереживать. После наших спектаклей зрители часто плачут, значит, верят увиденному. Сопереживание – это то, что определяет предназначение театра и искусства в целом.

Мне часто пишут зрители в социальных сетях о том, какие эмоции они испытали во время спектакля, и благодарят за это. У нас в театре зритель находится очень близко к сцене, практически среди нас. Это очень «киношное» существование на сцене, манера игры – более реалистичная, жизненная, немножко не театральная даже.

Ты ни на секунду не можешь выключиться, не можешь прерывать существование, надо тратиться, иначе тебе не поверят. Это очень тяжело эмоционально, потому что несколько часов необходимо быть постоянно «включенным», нельзя схалтурить и «поэкономить» себя. Поэтому не каждый актер у нас приживется. А зрителям нравится Театр-студия киноактера за ощущение, что играют для него одного.

С другой стороны, уровень культуры некоторых зрителей часто оставляет желать лучшего. У нас маленький зал, поэтому очень неприятно слышать звуки мобильников и разговоры во время спектакля. И никакие объявления, уговоры не помогают. Ноги на сцене – это отдельная статья…

Читайте также:

– Нервозность, стресс – это часть актерской профессии?

– Если любой человек в простой бытовой ситуации несколько часов подряд будет нервничать, фонтанировать эмоциями, рыдать, хохотать и т. д., как он будет потом себя чувствовать? А на сцене, несмотря на то что я играю роль, это все равно мои нервы и мои глаза. Это влияет и психологически, и физиологически.

Настоящая страсть и настоящее страдание некрасивы, поэтому на сцене нужно уметь быть немного на грани, но этим «безумием» управлять. Здесь очень тонкая граница. К примеру, прихожу на пробы спокойная, мне дают отрывок, и надо себя «разогнать». Начинаю искать эмоцию, заводиться и доводить ее до края, а иначе как я сыграю? Хотя в кино сейчас прямыми эмоциями никого не удивишь – надо искать какие-то новые состояния.

Где-то читала, что когда Мэрилин Монро ходила к психоаналитику, пытаясь избавиться от нервозности и тревожности, ей сказали: «Не делайте этого, нервность – это и есть талант». Актер не может быть спокойным. Я тоже пыталась, но поняла, что занятие это бесполезное. Я такая, какая есть. Когда становишься более спокойным, то уже не можешь и не хочешь играть.

– Есть ли специальные техники для того, чтобы «разогнать» себя?

– В театрально-художественном нас учили любое событие умножать на тысячу, все заострять. Получается, что ты существуешь как бы «по краям», тебе сложно существовать посередине.

– Используете ли вы свое актерское мастерство в быту?

– Даром убедительности я обладаю, уговорить могу почти любого, но это моя сущность, я не использую это сознательно.

– Значит, актеры – сильные люди?

– Когда я говорю о своей расшатанной психике, мне муж отвечает: «Да у тебя железные нервы, если ты способна всем этим управлять на сцене».

– А как режиссеры воспитывают актеров? Помогают найти свою манеру, стиль?

– Немногие из режиссеров этим занимаются, Ефремов – один из них. Многие берут то, что есть. Счастье, если умело пользуются этим, но, как правило, не умеют. Саша знает, чего он хочет, и добивается этого. И хотя у меня всегда есть своя интерпретация образа, приходится играть так, как требует он. Иногда это тяжело, но потом я понимаю, что он прав, потому что мыслит масштабнее.

– Есть ли у вас кумиры в профессии?

– Таких людей немало. Я поражаюсь обаянию Олега Янковского, человека, который обладал даром, был поцелован кинематографическим богом. Я вижу и сегодня много хороших молодых актеров, в числе которых Светлана Ходченкова, например.

– В фильме «Покушение» вы снимались с Данилой Козловским, Дмитрием Певцовым. Интересный был опыт работы?

– Проработав на киностудии 30 лет, снявшись приблизительно в сотне фильмов со многими артистами из разных поколений, могу сказать, что опыт всегда интересен.

– Есть ли у вас клуб фанатов? Какие цветы любите?

– Ну не клуб, но поклонники творчества есть. Узнают, подходят на улице, дарят цветы, благодарят. Недавно с мужем зашли в магазин, стояли в очереди, и к нам повернулась девушка, которая узнала меня по спектаклю «Пигмалион». Когда мы вышли из магазина через полчаса, она ждала меня с букетом роз. Было очень приятно.

А цветы я люблю и сама их выращиваю на общественной клумбе возле нашего дома – для всех людей, чтобы было красиво и радовало окружающих. Когда вытаптывают, очень обидно.

– Как относитесь к критике?

– Профессиональную критику уважаю, но это редкость. А если кто-то просто оскорбляет, то на каком основании? Это обычная агрессия. Борюсь с самобичеванием, считаю, что это непродуктивная черта. Я себя принимаю, стараюсь не критиковать, больше любить.

– Каково чувствовать себя звездой?

– Я не знаю, что мне отвечать на этот вопрос. Да какая звездность в наше время?.. Наверное, актера может успокоить абсолютный успех, но у кого он есть? Звезд создают, скажем, в Голливуде, при помощи специальных технологий.

Но быть известным, публичным человеком означает, что тебе позволено меньше, чем другим людям, это дополнительная ответственность. Ставить все на свою профессию, делать ее смыслом жизни – в этом, я считаю, есть некий перекос, нехватка чего-то в других сферах жизни.

– Куда вы двигаетесь сегодня?

– Движение – это, конечно, неотъемлемая часть жизни. Но и просто жить здесь и сейчас – это счастье.

Текст gorodw.by