Ирина Апексимова. Живу как хочу
После спектакля ко мне подошла женщина: «Мы так переживали за всех ваших героинь... Особенно за...
После спектакля ко мне подошла женщина: «Мы так переживали за всех ваших героинь... Особенно за «Зимнюю вишню»!» — «Зимняя вишня» — это не я, а Лена Сафонова. — Женщина посмотрела на меня так, будто я ее дурю. Замолчала. — А я Ирина Апексимова — «День рождения Буржуя»...» Она вздрогнула: «Ой, какой ужас!»
— Ирина Викторовна... Ирина... Как вам больше нравится?
— Никак не могу привыкнуть к «Ирине Викторовне» — подташнивает даже. Похоже на подобострастное, в стиле «как бы чего не вышло».
— Вы редко даете интервью. Давайте сразу определимся, какие вопросы вас раздражают, чтобы случайно их не задать.
— Если что, скажу: «Раздражает!» Но если серьезно, то я очень не люблю вопросы о личной жизни. Мужчинах, маме-папе... Должно оставаться что-то свое, не вынесенное на рассмотрение посторонних. То, до чего не долетают чужие взгляды, и неважно — добрые они или злые. Да, у меня, конечно, публичная профессия, но это не предполагает публичность личностную. По ролям в кино об актере как о человеке ничего понять нельзя, но в театре — наоборот. Что бы мы ни играли, все и всегда пропускаем через себя.
— Вам самой интересно читать о других известных людях — коллегах, друзьях? Открываете Интернет, а там, к примеру: «Лариса Долина развелась!» Кликнете? Все же Лариса Александровна — ваша троюродная сестра.
— Никогда в жизни! Потому что, как правило, все написанное под подобными заголовками — неправда. Или человек обезумел, раздает глупые интервью и несет, мягко говоря, чушь.
— Постараемся с вами сделать правдивое интервью, где вы — настоящая. Ирина, скажите, когда появилось понимание, что в публичном пространстве не стоит быть распахнутой? Вы ведь пришли в профессию в начале девяностых, когда никто еще не слышал о личных границах и молодые актеры были весьма откровенны. Что-то конкретное заставило «захлопнуться»?
— Я просто никогда не открывалась. Даже когда мне было семнадцать. Вы не найдете ни одного моего интервью, где я рассказываю о своей частной жизни, взаимоотношениях с мужчинами, свадьбах-разводах. Ни одного! Спасибо за это родителям: воспитали в традициях прошлого, когда неприлично делиться со всем миром горем, радостью, страхами, сомнениями.
— Ирина, я очень удивилась тому, что вас назначили директором еще одного театра, причем накануне нового, 2021 года. Уже шесть лет вы возглавляете Театр на Таганке и меньше года — театр «Содружество актеров Таганки». Как вы сами расценили это назначение? Как подарок Санта-Клауса или челлендж?
— Я понимаю, что значит назначение директором в коллектив, который меня не знает, поэтому отношусь к нему как к «подарку». Всегда все можно исправить: в любой день напиши заявление об уходе — и свободен.
— Вопрос «А почему я?» не возник? Что для театров на Таганке Апексимова?
— Не знаю! Могу говорить только о себе. Как творческая единица на культурной карте столицы театр давно не существовал, зато был популярен в судах, прокуратуре и желтой прессе. Горжусь тем, что удалось сделать двадцать два успешных спектакля из двадцати пяти постановок за пять лет. Первый сезон у меня ушел на ремонт и ответы на жалобы.
— Как искать деньги на тот же ремонт? Ходить по спонсорам и торговать лицом?
— Лицо никому не интересно, это не работает. Пока не вышел первый спектакль — «Суини Тодд, маньяк-цирюльник с Флит-стрит», на который департамент культуры выделил грант, — со мной никто не разговаривал. Для начала надо было предъявить и труппу, и режиссеров, и новые интересные постановки. Вот когда все это я смогла показать спонсорам, те начали давать деньги.
— В одном из интервью ваша дочь Даша, говоря о назначении вас директором, сказала, что маме «повезло». В чем?
— Думаю, речь о том, что артистка расширила личные горизонты и разобралась в непростых экономических вопросах: федеральных законах, законах о закупках и так далее.
— Вы открыли двери молодым режиссерам, которые стали экспериментировать с разным материалом — от мюзикла до экзистенциальной психологии.
— Да, именно этим Таганка и стала интересна зрителям, особенно молодым.
— А что с труппой? В последнее время худруков и директоров театров все чаще обвиняют в том, что они увольняют всех подряд, особенно пожилых.
— У нас на Таганке осталась прежняя, «старая» труппа. И в «Содружестве» — все на месте. Осенью там запускаем режиссерскую лабораторию «Открытые репетиции».
— Ох, Ирина, не избежите критики и обвинений во вкусовщине!
— Именно поэтому я никогда сама не делаю распределение ролей. Режиссеры смотрят спектакли, актеров и сами же проводят отбор. Иногда кастинги бывают открытыми, когда просто приходит информация: требуется актриса такого-то возраста и такого-то амплуа. На одну роль в этом случае претендует сразу много людей. Мы отправляем на просмотр несколько человек из нашей труппы, но на то, кого в итоге выберут, я никак не влияю. Всего дважды спорила, настаивая на том, чтобы взяли именно этого актера. И не проиграла! Режиссер остался доволен.
— На сайте театра три ветерана сцены — Полицеймако, Трофимов, Смирнов. В одном из своих редких интервью вы говорили, что судьба состарившегося актера страшная: забвение под хештегом «кумир прошлого». Как поступаете со своими старшими коллегами? Если они уже не играют, платите зарплату?
— Их больше, не три. Активно играют Селютина, Трофимов, Смирнов, Сидоренко. Последняя, кстати, недавно присоединилась к играющим актерам — Смирнову и Трофимову. Иногда играет Полицеймако. Остальные не в состоянии работать и в конце концов заслуживают того, чтобы получать зарплату не выходя на сцену.
Несколько лет назад на совещании мэра с руководителями московских театров Николай Николаевич Губенко произнес речь, в которой сказал, что в труппах очень много стариков, которые реально не могут работать — здоровье не позволяет. Уволить их нельзя, поскольку это означало бы обречь на нищету в буквальном смысле слова. Это не самый большой балласт, и если кто-то выходит на сцену хотя бы раз в сезон — большое спасибо за это.
— В кино с актерами зрелого возраста — совсем беда. На них не пишут сценариев. Вообще! В театре та же проблема?
— В кино после тридцати лет ты никому не нужен. Активно сниматься я перестала после того, как однажды мне прислали предложение сыграть «маму Зины». У героини даже имени не было!
Я была страшно возмущена. У нас действительно нет сценариев для женщин «сорок плюс», гори они огнем! В отличие от них мужчины в этом возрасте расцветают. Нечего играть, кроме «мамы Зины». Я уже даже не читаю то, что присылают. Да и раньше предложения не радовали — все что-то вроде того, что уже играла в «Дне рождения Буржуя»: роли стерв, убийц, агентов спецслужб. Иногда режиссеры, имен которых я никогда не слышала, предлагают записать самопробы. Это же унизительно! Не буду я этого делать! В моем идеальном мире режиссеру стоит поговорить с актером, потратить на него время и записать его хотя бы на мобильный телефон. Если не знаешь, кто он такой, и не видел его ролей.
— Как вам кажется, что интересно в жизни взрослой женщины, чтобы об этом снимать кино?
— Да все! Посмотрите «Простые сложности» с Мерил Стрип и Алеком Болдуином или «Любовь по правилам и без» с Дайан Китон и Николсоном. Это не воспоминания о прошлом, а жизнь в настоящем.
— Несколько лет назад вы говорили о том, что собираетесь продюсировать кино. Так и не сделали этого?
— У меня в театре большая занятость. В афише четыре спектакля, этого достаточно, даже выше крыши. И то, что в пятьдесят четыре года я сыграла Дездемону, — уже смешно и при этом, конечно, радостно. Есть еще предложения, но я отказываюсь, потому что не хочу, чтобы появился театр одной актрисы.
— Выход на сцену для вас — это что?
— Счастье. Я возвращаюсь в профессию, которую ценю, люблю, обожаю. Целый день работаю директором, потом говорю: «Ну все, пошла в артистки». Спускаюсь на этаж ниже, в гримерку, и я уже другая.
— Вы работаете вместе с дочерью, актрисой Дарьей Авратинской. Она играет — я посчитала — в каждом третьем спектакле Театра на Таганке. На сайте ее фотография первая, поскольку фамилия начинается с первой буквы алфавита. Наверняка вас упрекают в кумовстве? Если да, то как реагируете на уколы? Броню нарастили?
— Не ставьте меня в положение оправдывающегося. К сожалению, броню не нарастила. Реагирую, задевает, скажу честно. Когда я поступила в Школу-студию МХАТ, оказалась среди детей известных артистов: Филипп Янковский, Сергей Вельяминов, Александра Табакова, Мария Евстигнеева, Вячеслав Невинный, Михаил Ефремов... И я, которая с трудом поступила с третьей попытки, смотрела на них и думала: «Боже! Я сделаю все, чтобы мой будущий ребенок был ребенком известного человека!» Мне казалось, что бо?льших проблем, какие имела я, пробиваясь в профессию, о которой мечтала, быть не может. Мы же все знаем исключительно по личному опыту. Но! Сейчас, когда моя дочь «получает» за то, что ее родители актеры, вспоминаю эту историю и думаю, что мечты сбываются — берегитесь их!
— Даша приходит на кастинги на общих основаниях?
— А как еще? Знаете, я не буду сейчас ничего доказывать. Это смешно и нелепо. Почему-то постоянно и меня, и Дашу ставят в условия, когда мы должны объясняться. Ждут от меня оправдания: «Нет, что вы! Она способная!» Не буду! Скажу одно — в нашу профессию за руку не приведешь.
— У вас были разговоры о том, что стоит пойти в другой театр во избежание пересудов?
— Даша могла остаться со своим курсом, с «брусникинцами», они же основали свой театр. Но она ушла, это было ее желанием. Когда она оканчивала Школу-студию, здесь, в Театре на Таганке, начались режиссерские лаборатории. Ей стало интересно все: и многообразный материал, и молодые режиссеры, работающие в разной манере. Брусникинцы — прекрасны, но они творят в своем собственном закрытом пространстве.
— Дарья Авратинская играет не только в труппе Театра на Таганке, но занята и в постановках «Табакерки», МХТ и Театра Наций. Вы довольны тем, как складывается ее карьера? Не переживаете, что ее нет в кино, которое приносит популярность?
— Какой смысл переживать? Наверное, у нее просто мало подписчиков в «Инстаграме»! В театре ее карьера складывается хорошо, она быстро набирает обороты. Опыт выхода на сцену в разноплановых ролях растет от сезона к сезону, и это важно.
— В одном интервью Даша сказала, что маминым советам по поводу мужчин не следует, потому что когда их слушала, ничего хорошего не получалось. А что касается профессии?
— Не бросаю ее, стараюсь поддерживать, поэтому советы даю. Даша к ним прислушивается. Никто ее не знает так, как я. Никто не скажет точнее. Благодаря и Школе-студии, и МХАТу, для достоверности и всем режиссерам, с которыми я работала, опыт имею серьезный.
— И как они звучат? Как критика?
— Наверное, иногда звучат обидно, как для каждого артиста. Это нормально. Я не только дочери что-то подсказываю, но и некоторым другим артистам. Если понимаю, что не услышат, ничего не говорю, но тех, за кого переживаю, за кого считаю себя в ответе, мучаю.
— Сами от кого воспринимаете замечания?
— От Даши. В «Вишневом саде» она была ассистентом режиссера — Юрия Муравицкого. Он позвал ее после «Lё Тартюф. Комедия», в котором она работала ассистентом по пластике. И знаете, самое большое количество «гадостей» говорила мне именно моя дочь! Это тяжело. Но я понимала, что со стороны виднее. И все ее замечания были очень точны.
— Когда-то вы говорили, что вот исполнится дочери двадцать один и вы ее радостно отселите. Дарье двадцать семь. Вы сделали то, что хотели?
— Отселила, да! Но... Она очень часто приселяется обратно. Вчера мы сыграли спектакль, захотелось обсудить. Я живу недалеко от театра, поэтому пошли вместе домой. У нас много общих интересов, есть о чем потрепаться. Наверное, это хорошо, что дочь приходит ко мне когда хочет и так же уходит. У еврейских мам дети не взрослеют — они просто увеличиваются в размере. Это обо мне.
— Вы подруги?
— Да, конечно. Она обо мне знает все. Мне кажется, что я тоже о ней знаю все.
— Ваши отношения напоминают те, которые были у вас с мамой?
— Абсолютно такие же! По одной схеме. Хотя мы с мамой разные: она была очень мягкой, не могла разговаривать так, как это делаю я. Мама была музыкантом, поэтому нередко высказывала мне свои замечания относительно той области, в которой хорошо разбиралась, не вмешиваясь в актерство. Нечисто спела к примеру. Она нас с Дашей обожала... Недавно я перебирала ее вещи и нашла папки со своими интервью. Кажется, это абсолютно все упоминания обо мне в прессе — и большие материалы, и заметки. Еще с тех времен, когда не было этого дурацкого Интернета. Так трогательно...
— За тридцать три года вы сыграли в кино порядка шестидесяти пяти ролей. Это много или мало?
— Конечно мало.
— При этом у Греты Гарбо — тридцать.
— Если сравнивать с Гарбо, то встает вопрос: тогда зачем я наплевала в вечность столько ерунды? Но если серьезно, то сравнение глупо. Из этих, как вы посчитали, шестидесяти пяти фильмов мне не стыдно только за сериал «Клетка». Всего остального могло и не быть! Только там я действительно работала артисткой, а в остальном использовались мои внешние данные и органика.
Сериал оказался не очень хорошего визуального качества, потому что снимали за копейки. Было плохо многое — и объекты, и локации, и одежда. Но был хороший режиссер и прекрасный сценарий.
Если же брать в расчет современные актерские рейтинги, то я вообще ничего не сделала в кинематографе. Те, кто снимались лет тридцать — пятьдесят тому назад, сразу становились народными героями, их знала вся страна. В наше время можно сняться в ста пятидесяти фильмах уже к тридцати годам, но тебя никто не будет знать.
Если говорить об отечественном кино, то сейчас многие актеры гонятся за количеством ролей, а еще — за подписчиками в «Инстаграме»... Потому что именно по этому странному критерию нередко можно получить главную роль. Потом смотришь и думаешь: это же бревно какое-то, а не артист! Хотя, возможно, рядовой зритель и не замечает.
— Ирина, наверняка вас до сих пор узнают по «Дню рождения Буржуя». Какие эмоции возникают при упоминании этого сериала?
— Сначала бесило чудовищно. Потому что было стыдно за эту работу — все мы прекрасно знали уровень материала. Потом я поняла: это большой подарок судьбы. Меня стали узнавать, и соответственно, открылись разные двери.
Летом на гастролях была история: после спектакля ко мне подошла женщина.
— Мы так переживали за ваших героинь, да и вообще за все ваши фильмы! Особенно за «Зимнюю вишню»!
Я говорю:
— «Зимняя вишня» — это не я, а Лена Сафонова.
Женщина посмотрела на меня так, будто я ее дурю. Замолчала.
Для нее это не аргумент. Брюнетка с короткой стрижкой — значит, «Вишня». Пришлось добавить:
— А я Ирина Апексимова — «День рождения Буржуя».
Она вздрогнула:
— Ой, какой ужас! — и пошла.
— В этом году уже тридцать пять лет, как вы поступили в театральный. С третьего раза.
— Неужели тридцать пять?! Ну да, все правильно. Мы же в прошлом году встречались с однокурсниками, отмечали тридцатилетие окончания института.
— Вы тогда пытались заглянуть в прекрасное далеко? Пофантазировать на тему: кем я буду через двадцать лет?
— Нет, что вы?! Помню, как однажды еще школьницей посчитала, сколько мне будет лет к тому моменту, когда обещали построить коммунизм. «О-о-о! Столько не живут!» — и перестала с того времени пытаться заглядывать в будущее.
— А в девяностые о чем думали? Многие актеры вспоминают, как бедствовали, а вы?
— Это были замечательные годы, хотя, конечно, я прекрасно помню очереди в магазинах и людей, торгующих пирожками по всей Тверской. Я счастливый человек, потому что лично у меня девяностые связаны с радостью. Мы вовсю работали во МХАТе, там у меня была куча прекрасных ролей, и в кино все складывалось. Начала сниматься уже после первого курса, причем очень активно.
— В фильме «Ширли-мырли» Владимира Меньшова вы с Валерием Николаевым сыграли танцоров степа. Как попали в эту картину?
— Вот, между прочим, в то время мы сидели в полном смысле без денег вообще! Такие короткие периоды тоже случались. У нас только что родилась дочь, ни на что не хватало, поэтому предложение сыграть в фильме восприняли как подарок судьбы. Нам позвонила Юля Меньшова, мы с ней знакомы со студенческих времен, и сказала, что ее отец ищет танцующих актеров. На кастинг приходили танцоры, а не актеры.
Меньшов работал очень точно. Казалось бы, возьми балетных, исполняющих чечетку. В то время у нас за степ выдавалась именно чечетка. Но он знал, чего хочет. Это не был готовый номер, мы разводили сцену с Гаркалиным, которую придумали там же, на съемочной площадке. Не помню сумму гонорара, но он нас буквально спас.
— В августе Табакову исполнилось бы восемьдесят шесть лет. За что благодарны учителю?
— За то, что вырастил меня как профессионала. Посмотрите, сколько московских театров возглавляют его ученики: Машков, Миронов, Безруков, Газаров.
Находясь рядом, мы наблюдали за тем, как он руководит всем на свете — помимо «Табакерки» Олег Павлович был ведь еще ректором Школы-студии МХАТ. Я и мой однокурсник Алексей Бурыкин принимали участие в первом спектакле «Табакерки» — «Кресло» по повести Юрия Полякова «ЧП районного масштаба». Студенткой играла еще в трех других спектаклях.
— О Табакове рассказывают, что он по-отцовски относился к своим ученикам. Подкармливал, подарки дарил.
— Это не о нас! Видимо, подарки доставались его первому курсу, где учились Елена Майорова, Сергей Газаров. Мы — его третий набор. Но он нам открыл мир — в буквальном смысле. Вывез сначала по обмену в Венгрию, потом — в Англию. Сказка! Мы были первыми русскими, которые после поднятия железного занавеса приехали по культурному обмену в Лондон. Играли спектакль «The Crucible» Артура Миллера, который поставил знаменитый актер и режиссер Брайан Кокс. Учились мастерству актера. Позже были гастроли в Америке, Франции.
— Как относитесь к тому, что о Табакове уже после его смерти начали рассказывать разные некрасивые истории?
— С возмущением.
— Когда вы с ним виделись последний раз?
— За полгода до ухода Олега Павловича. В Москву приехал тот самый британский режиссер, который ставил с нами, студентами, Миллера. Мы собрались всем курсом, это была замечательная встреча.
— Ирина, я посмотрела афишу театра и увидела, что летом у вас был крошечный перерыв. Спектакли шли в августе, а новый сезон открылся уже в сентябре. Когда же отдыхать? Вы вообще умеете это делать?
— Летом была в Крыму с гастролями спектакля «Скамейка». Это и был отпуск. Целых семь дней! Сменила картинку — значит, отдохнула. В прежние времена уезжала в Италию на неделю, впечатлений хватало надолго. Сейчас такой возможности нет. И долгих отпусков тоже.
— Ваша мама как-то сказала: «Мне так Иру жалко...» А саму себя вам за что жаль?
— Иногда понимаю: я очень устала. Морально. Но не могу сказать: все, стоп! Не могу взять билет, улететь куда-то на три дня, чтобы отключиться. Не имею на это права.
— Интересно, есть такие праздники, когда вы забываете о работе и полностью отдаетесь радости? Например как отмечаете дни рождения?
— Я не люблю отмечать этот праздник. Проблема в том, что я родилась в старый Новый год, а по театральной традиции принято этот день отмечать в театре. И если я вдруг не приду, то артисты останутся без праздника, поэтому в свой день рождения я тоже на работе.
— Какой вы друг, Ирина?
— Я не тот, кто общается по телефону каждый день, не тот, кто принимает ежеминутное участие в жизни друзей. Но если понадобится, я тут же окажусь рядом и сделаю то, что будет надо.
— Вы есть в соцсетях?
— Да, конечно.
— А зачем? Вы человек закрытый, а Сеть предполагает в определенной степени эксгибиционизм.
— Для меня соцсети — это лишь информационное поле театра. Они нужны для того, чтобы рассказывать о репетициях, премьерах. Но точно не о своей жизни. Веду «Инстаграм» сама, поэтому вижу комментарии, читаю. Нередко закипаю, потому что подписчики знают, кто я, но я не знаю их. Хейтеры сидят, как правило, в закрытых аккаунтах и оттуда вываливают всякую гадость. Почему не отвечаю? Потому что это бессмысленно. Ну а что сказать на «Старая бездарная страшная крыса, сдохни!»? В выражениях никто не стесняется...
— Что вас еще раздражает?
— Человеческая глупость. Она стала неприкрытой. Люди думают о себе гораздо больше, чем это есть на самом деле. Сейчас стало модно быть амбициозным — и это глупость.
— Ирина, мне не простят читательницы, если я не спрошу: за счет чего вы так прекрасно выглядите?
— Спорт ненавижу, пешком хожу редко. Правда по театру бегаю много и на большой скорости. К тому же у нас много лестниц.
— За прошедшие годы, как вам кажется, ваше отношение к профессии изменилось? От эйфории к рутине перешли?
— Нет, я оберегаю себя от ощущения рутинности процесса. Когда перестану очаровываться и разочаровываться, можно будет уйти на пенсию и уехать в домик в деревне. Но каждый раз я выхожу на сцену как в первый: возбуждение, адреналин, восторг! Это и держит.
— Теоретически представляете себя в домике в деревне? С грядками, кустами роз. Мысли материальны, какие запросы на будущее уже сегодня отсылаете в космос?
— Боюсь это делать. Пускай будет как будет. Случается то, что как раз не планируешь.
— В одном интервью вы сказали, что мечтаете о собственной линии обуви.
— Да я валяла дурака! Какая обувь?! Тогда уж — и рыбное хозяйство в придачу. Когда задают идиотские вопросы, я и отвечаю по-идиотски.
— Можете ли сказать, что живете как хотите?
— Думаю, что да. Именно так я и живу. Не делаю ничего из того, что противоречило бы моим убеждениям.
— Если выбирать — плыть по течению или против, как лосось, что выберете?
— Вся моя жизнь почему-то против. Хочу по течению, но меня сносит.
Статьи по теме: