«Чтобы вернуть экономику в 2021 год, нам потребуется еще 6–7 лет». Экономист Bloomberg Александр Исаков — о последствиях полугода войны для экономики
Консенсус ждал банковский кризис по модели 2008 года, ждал, что банки потеряют доверие друг к другу, а за ними и предприятия. В этом сценарии все могло рухнуть как домино: остановка платежной системы могла бы дать потерю в 10–15% ВВП. Этого не произошло главным образом благодаря расчистке банковского сектора от слабых банков, которую Банк России проводил с 2013 года. В итоге никто не сомневался, что платежи будут. Даже если у кого-то начались бы проблемы, то это скорее был бы вопрос рентабельности конкретных банков, требуемой рекапитализации, но не выживания.
Но ведь в кризисном нарративе чаще пугали даже не 2008 годом, а грядущими девяностыми.Есть большая разница между тем, чего принято бояться, и тем, что по-настоящему важно. В период трансформационного спада 1990-х экономика пережила не только тяжелый переход от плана к рынку, но и ошибки в избыточно мягкой бюджетной политике, накопление огромного краткосрочного долга. В 2022 году таких проблем с долгом не было. У Минфина был большой запас ликвидности в виде остатков средств прошлых лет, в фонде национального благосостояния, а главное, остается возможность занимать на внутреннем рынке вдолгую по исторически невысоким ставкам.
Как теперь будет развиваться кризис? Где будут самые уязвимые места?Самыми уязвимыми будут циклические сектора. Как правило, сильнее всего в таких условиях сокращаются финансовый сектор, торговля и стройка. Снизится, но в меньшей степени сектор добычи полезных ископаемых из-за сокращения экспорта природного газа в Европу. Если говорить в уровнях ВВП, то пик падения придется на третий квартал этого года. А потом деловая активность будет восстанавливаться по мере того, как оживает кредитование и спрос, а также появится ясность относительно того, как будет устроен внутренний рынок. Думаю, по итогу этого года ВВП упадет на 3,5–4%, в следующем — на 2%. Размер экономики по итогам 2023 года составит около 88 трлн рублей в ценах 2016 года, то есть это размер экономики 2013–14 годов. А по итогам второго квартала этого года размер экономики вернулся в конец 2018 года.
Евросоюз в качестве санкций постепенно сокращает объемы нефтегазового импорта из России. Как это отражается на поступлениях в бюджет? И что с ненефтяными доходами?Ненефтегазовые доходы в июле потеряли треть против прошлого года. Основные потери здесь в НДС, который провалился больше, чем та налоговая база, с которой он собирается. Это указывает на то, что этот провал временный и связан с тем, что компании активно используют антикризисную возможность ускоренного возмещения НДС. Этот эффект исчерпает себя в ближайшие месяцы, так как уровень налоговой нагрузки остался неизменным.
Нефтегазовые доходы действительно снижаются. В июле они сократились на 22% против прошлого года. Большая часть этого падения связана с укреплением курса: 1 рубль курса против доллара дает или отнимает у федерального бюджета порядка 80–90 млрд рублей за 12 месяцев. Кроме того, особенности нашего подхода к стабилизации внутренних цен на топливо приводят к значительным выплатам компенсаций по нефтегазовому демпферу. С другой стороны, цена газа на спотовом рынке в Европе выросла в 7–8 раз, цена нефти даже с учетом дисконта выше прошлогодней. Думаю, что повышенный налог на добычу газа и пересмотр формулы топливного демпфера позволят стабилизировать нефтегазовые доходы, а дефицит бюджета в этом году составит 3% ВВП.
Какие последствия будут у этого дефицита?Зависит от того, как Минфин решит его финансировать. Сегодня основным источником покрытия дефицита пока выбраны средства ФНБ, где в запасе остается 7 трлн рублей ликвидных средств. Если использовать в основном эти средства и израсходовать их основную часть в этом году, то, когда Минфин начнет наращивать заимствования в 2023 году, его положение с точки зрения свободных средств будет более уязвимым, а значит брать в долг правительству, скорее всего, придется дороже. Исходя из этого, следует уже сегодня выходить на рынок и финансировать до половины дефицита новыми заимствованиями, так же как Минфин финансировал ковидные меры поддержки за счет нового долга в 2020 году. Сегодня на облигации Минфина с привязкой к процентной ставке или инфляции есть большой спрос. Это связано с тем, что рынок акций остается высоковолатильным и высокорискованным. Кроме того, размещение инструментов с плавающей ставкой или привязкой к инфляции создает правильную мотивацию для Минфина: если расходы приведут к росту инфляции и повышению ключевой ставки, то те, кто сегодня вложит свои сбережения, будут защищены.
За счет индексации и социальных выплат реальные доходы населения по Росстату пока падают незначительно. Но что на самом деле происходит и будет происходить в ближайшее время с благосостоянием россиян? Можно ли уже делать какие-то выводы на этот счет?Исторически реальные располагаемые доходы падают примерно так же, как уровень ВВП. То есть будет необычно и удивительно, если реальные доходы не упадут на 3–4% в этом году и на 2% в следующем году.
Росстат уже несколько недель подряд сообщает о дефляции в стране. С чем она связана? Сколько еще она может продолжаться? Чем опасно падение цен? Грозит ли России дефляционная спираль?То, что происходит, — это не дефляция. Это нормализация уровня цен после весеннего шокового роста. Падение цен, во-первых, связано с тем, что уходит страх дефицитов, появляются параллельные потоки импорта, которые заполняют ниши на маркетплейсах и на сайтах объявлений. А во-вторых, с тем, что после всплеска розничного кредитования 2020–21 годов оно резко остановилось весной и снизило платежеспособный спрос.
К октябрю рост цен должен возобновиться со скоростью порядка 7% в пересчете на год благодаря оживлению кредитования, исчерпанию фактора нормализации цен и ускорению роста цен на продовольствие.
Риска дефляции нет, его в принципе почти не существует: государству легко произвести достаточное количество платежеспособного спроса, например, через прямые выплаты или субсидированные кредиты.
Рубль слегка ослаб за последние полтора месяца, но все равно его курс далек от оптимальных 70–80 рублей, которые нужны российскому бюджету. Получится ли у российских властей опустить курс еще ниже и как они будут это делать?Базой экономической политики с 2015 года остается приверженность плавающему курсу. Это политика хорошо зарекомендовала себя, так как она позволяет сгладить внешние шоки — так же как это происходит сегодня. При этом реальный курс рубля, то есть с учетом разницы в инфляции внутри страны и за рубежом, сегодня укрепился до максимальных за современную историю уровней.
Это снижает доходы бюджета и подрывает модель ряда экспортеров. Думаю, в принципе подход не изменится: курс останется плавающим, но правительство для ослабления рубля начнет покупки валюты по обновленному бюджетному правилу. На то, чтобы приступить к этому прямо сейчас, не хватает доходов бюджета. И это еще один аргумент для того, чтобы Минфин начал существенно наращивать заимствования на рынке.
В июне России объявили дефолт, пусть де-факто и технический. Какие последствия были у этого решения?Пока последствия дефолта сказались не на рынке облигаций, а на рынке производных инструментов. Там дефолт привел к тому, что по кредитных свопам на долг России их покупатели получили выплаты. В остальном держатели облигации имеют возможность получить выплаты тем или иным образом. Ограничения на заимствования для России есть, но связаны они, в первую очередь, с санкциями, а не с дефолтом.
По базовому прогнозу ЦБ рост ВВП должен вернуться к 2024 году. Насколько этот прогноз реалистичен?Думаю, прогноз реалистичен. Но уровень ВВП мы будем восстанавливать очень долго. Скорее всего, нам потребуется еще порядка 6–7 лет, чтобы вернуться к размерам экономики 2021 года.
Правительство и компании закрывают все больше статистики. Насколько сложно стало судить о состоянии дел в экономике и различных секторах?Больше всего пострадали две области статистики. Это банковская статистика и международная торговля. Теперь сложнее анализировать то, что происходит в отдельных банках, но общая макроэкономическая статистика есть. С международной торговлей ситуация обстоит так: 95% статистики восстанавливается по данным торговых партнеров, вроде Китая, Турции, Казахстана и так далее. Конечно, это неудобно: то, на что раньше уходил час, теперь уходит день.
После введения первых санкций будущее российской экономики часто сравнивали сравнивать с Ираном. Насколько это сравнение релевантно?Не думаю, что наша ситуация похожа на иранскую, но есть отдельные параллели с ЮАР 70–80-х годов. Страна тоже была крупным экспортером, санкции были очень широкими и уже похожими на современные. Там был и уход международных компаний (иногда полный, но чаще частичный), параллельный импорт, избирательное, неполное эмбарго на экспорт. А также экономическая политика, которая ставила во главу угла замещение импорта и снижение чувствительности к возможным ограничениям. Санкции и тогда не привели к резкому сжатию экономики, но замедлили рост страны против прошлых десятилетий.
]]>