«Я объяснял, ругался, руками махал»: Бородавко — об отличии Большунова от Легкова, вопросах к Клебо и «медленном» снеге

В сборной Норвегии есть лыжник, который, не теряя спринтерских качеств, очень сильно прибавляет в дистанционных гонках, подобный прогресс вызывает вопросы с точки зрения физиологии. Об этом в интервью RT заявил тренер Юрий Бородавко. Специалист вспомнил, с каким трудом ему давалась работа с Александром Легковым, рассказал, в чём нужно прибавлять Александру Большунову и есть ли у него запас прочности, а также объяснил, насколько сложнее бегать на натуральному снегу и чем это чревато на соревнованиях.

— Лыжный сезон фактически закончен и самое время спросить: в какой степени вам удалось реализовать то, что было задумано?

— Мы с самого начала чётко ориентировались на то, что будем бегать исключительно внутри России. Сейчас можно констатировать, что календарь был прекрасно организован, по количеству гонок мы нисколько не проиграли Кубку мира. При этом у мужчин уровень конкуренции остался очень высоким.

— К сожалению, этого не скажешь о девочках. Вы сами не так давно признали, что Наталье Непряевой откровенно не хватает жёсткого соперничества, и от этого страдает мотивация.

— Конкуренции на самом деле не хватало и Саше Большунову. Он не исчерпал в этом плане резервы повышения собственной работоспособности. Образно выражаясь, у него есть джокер в рукаве, который он ещё ни разу не использовал. Не стану детализировать, но нам есть за счёт чего прибавить.

— Извлекать джокер из рукава планируете на Олимпиаде-2026?

— До возвращения на этапы Кубка мира вытаскивать его точно не станем.

— А у Йоханнеса Клебо секретное оружие подобного рода есть, как думаете?

— У каждого спортсмена, особенно на заключительном этапе подготовки, есть определённые нюансы индивидуального характера, которые свойственны только ему. Кто-то едет в гору. Кто-то не едет в гору. Кто-то хорошо себя чувствует, когда делает больше силовой работы. Кто-то, наоборот, предпочитает подходить к старту на лёгкости, на свежести.

Нельзя, допустим, сказать про ту же Непряеву, что она выходит на предел своих возможностей только за счёт стартов. Но, в конечном итоге, отсутствие привычных соревновательных скоростей играет для неё негативную роль. Общее функциональное состояние из-за этого падает, и те скорости, на которых Наташа соревнуется, постепенно становятся для неё не то, чтобы предельными, но как-то более привычными. А это не очень хорошо.

— В своё время работа с Непряевой была для вас в некотором роде экспериментом. Сейчас в вашей группе уже четверо девушек, то есть, накоплен конкретный опыт. Женщина в лыжных гонках — это предсказуемый во всех отношениях атлет, или же, простите за сравнение, обезьяна с гранатой?

— Девочки, безусловно, другие, но в каких-то моментах работать с ними проще. Они, как правило, воспринимают задания, которые даёт тренер, почти не подвергая сомнениям предложенную работу. С ребятами в этом плане сложнее. Им обязательно нужно понимание, что именно они делают, для чего нужна конкретная работа. Соответственно, приходится всё это объяснять, убеждать.

— Сейчас вы заслуженно считаетесь одним из лучших тренеров мира. Но если бы Большунов попал к вам в тот период, когда вы только начинали свою тренерскую карьеру, из него вырос бы тот выдающийся гонщик, которого мы знаем сейчас?

— Трудно сказать. Природный талант Александра — это, конечно, большая доминанта. Плюс — на Сашу очень хорошо легла вся тренировочная работа, которую я с самого начала ему предлагал. Сейчас мы выстраиваем работу так, что Александр, в конечном итоге, сам определяет максимальную нагрузку, которую способен выполнить. Хотя тот же Александр Легков настолько горел желанием тренироваться, когда у меня катался, что всё время перерабатывал.

— Ну а вы-то куда смотрели, как тренер?

— Объяснял, ругался, руками махал на тренировках: мол, остановись. Но в ответ слышал: «Юрий Викторович, всё нормально». А дальше — газ в пол, и сколько сил хватит. Большунов в этом плане другой. Он умеет слушать свой организм и максимально получать пользу от той работы, которую делает здесь и сейчас. У Саши достаточно далёкие взгляды на перспективу своего спортивного века.

— Вообще-то Легков мне всегда казался более мыслящим, что ли. Большунов же чисто внешне производил впечатление большого русского медведя, которого поставили на лыжи, и он пошёл всех рвать.

— Очень долгое время Александр пытался поддерживать на лыжне именно этот имидж. На самом деле, всё абсолютно не так. Саша глубоко вдумчивый спортсмен, склонный к серьёзному анализу. Сейчас он становится более открытым, это замечают если не все, то очень многие. Да и я, как тренер, вижу, что у Большунова появляются очень глубокие и интересные мысли по тренировкам. Он много предлагает, стремится получить максимальный эффект от работы.

— Когда в группе есть спортсмен такого уровня, насколько зависим от этого становится тренер? И можно ли сказать, что общие тренировочные планы вы пишете в первую очередь для Большунова?

— Почти все мои спортсмены — это дистанционщики. То есть, перед ними изначально ставятся те же самые задачи, что и перед Сашей. Другое дело, что есть такая вещь, как индивидуальная переносимость нагрузки. В этом плане каждый спортсмен работает так, как он может. Не думаю, что было бы более правильно составлять отдельный план под Дениса Спицова, или, допустим, под Алексея Червоткина.

Та же работа аэробного характера, направленная на силовую выносливость, нужна абсолютно всем. Поэтому и задача на тренировку ставится перед всеми одинаковая. Дальше каждый уже ориентируется на собственное самочувствие и состояние. Например, бывали моменты, когда мы начинали интервальную тренировку, и заканчивали её, не проделав даже трети запланированной работы. Потому что я видел, спортсмены не могут выйти на те показатели, которые необходимы, а, значит, тренировка теряет смысл. Не даст развивающего эффекта.

— На фоне всей группы Александр Терентьев — выраженный спринтер. С этим приходится считаться?

— Конечно. Мы с ним пробовали много работать над дистанционной частью, но после такой работы Саша очень тяжело восстанавливается. Поэтому приняли решение, что со следующего года план работы будет писаться для Терентьева отдельно. Может быть, не на все тренировки, но на ключевые точно. В своем виде Саша имеет все шансы стать ярким лидером, и это точно будет лучше, чем оставаться средним в спринте и средним на дистанциях.

— 11 спортсменов столь высокого уровня в одной группе — не много?

— Это достаточно тяжело. С лидерами чуть проще: им даёшь задание, а дальше просто контролируешь, кто и как с этим справляется. Работая с молодыми, очень много внимания приходится уделять технической работе. Её мало кто любит, но я всегда привожу в пример балерин, которые стоят у станка каждый день.

— Но в балете у станка не стоит десяток потенциальных чемпионов мира.

— Всё равно постоянная работа над техникой необходима. Пусть не ежедневно, но она должна быть достаточно частой. Это как камертон, заставляющий вспомнить правильные движения. Всё-таки, во время гонок техника немножечко подламывается.

— На протяжении всего сезона я слышу, что в России, если сравнивать с Кубками мира, совершенно другой снег. Гораздо более медленный. Это не ломает технику? Не заставляет вносить коррективы, как бы создавая модель, которая не будет востребована в Европе?

— Действительно, у нас снег совершенно другой, натуральный снег. Когда приходится соревноваться по морозу, снег становится ещё более медленным, это требует медленных движений. Идёт своего рода адаптация всей мышечной системы к конкретным мощностным движениям и определённой скорости сокращения мышц.

— То есть, хочешь не хочешь, у тебя вырабатывается более медленная модель хода?

— Да.

— Ну так об этом и был мой предыдущий вопрос. Медленная модель не создаст российским лыжникам сложностей при возвращении на международную арену?

— В каком-то смысле это всегда было для нас проблемой. Российские лыжники соревновались дома, потом выезжали в Европу, и поначалу не успевали именно за скоростью движения. В Европе большинство атлетов тренируются на более быстром искусственном снеге, соответственно, их мышцы изначально адаптированы к более быстрым движениям, более быстрому отталкиванию, к большей мощности.

Нашим же ребятам требуется некоторое время, чтобы перестроиться и привыкнуть, то есть, поучаствовать в определённом количестве стартов, провести какое-то количество скоростных тренировок, прежде чем выходить на главные соревнования. Благо, это всё восполнимо.

— Какое количество спортсменов позволяет, на ваш взгляд, выстроить работу в группе так, чтобы эффективность тренерских усилий не шла на убыль?

— Думаю, что шесть-восемь человек — это идеальный вариант.  Малодостижимый, к сожалению.

— Столь мощный лидер, как Большунов, это мотивирующий фактор для всех остальных, или подавляющий?

— Конечно, мотивирующий.

— Мне кажется, сложно сохранять мотивацию, когда понимаешь, что бок о бок с тобой тренируется человек, обойти которого ты объективно не способен.

— Ну, к этому все стремятся. По крайней мере, после «Чемпионских высот» очень сильно сокрушался Червоткин, которому дважды, на 50-километровой дистанции и в коньковой «разделке», чуть-чуть не хватило, чтобы финишировать первым.

— Давайте посмотрим на ситуацию под другим углом: вы, как тренер, наверное, лучше всех знаете реальные возможности своих спортсменов. При этом не можете кому-то сказать: не парься, всё равно Большунова не обгонишь. Как часто приходится скрывать от подопечных собственные мысли на этот счёт?

— Ну, это фактически происходит постоянно. С другой стороны, когда люди выходят на старты, они все соперники, каждый хочет показать свой максимальный результат. И отдавать приоритет кому-то заранее с моей стороны было бы в корне неверно. Не говоря уже о том, что у каждого есть свои слабые стороны, о которых все прекрасно знают.

— В чём слабые стороны Большунова?

— В отношении Саши я предпочёл бы формулировку «не слишком сильные». Это те точки роста, над которыми мы работаем и будем работать.

— Речь идёт о спринтерских качествах?

— В том числе. За последние два года они у Александра несколько упали, но это связано во многом с тем, что изменилась тренировочная работа. Надеюсь, что в будущем мы достаточно серьёзно всё скорректируем.

— Правильно понимаю, что чем больше делаешь уклон на дистанцию, тем больше страдает спринт, и наоборот?

— Конечно. Это физиология, закон сообщающихся сосудов. Если где-то прибыло, то, значит, откуда-то убыло. Спринт — это быстрота, взрыв. То есть, максимальная мощность. Соревновательная выносливость — это ровная работа длительного характера. Если посмотреть по всем циклическим видам спорта, это два противоположных качества, которые на сегодняшний день, не удалось совместить ещё никому.

— Но вы пытаетесь?

— Пытаемся находить баланс. Несколько лет назад, нам это удавалось.

— Я была сильно удивлена тем, что по итогам Олимпийских игр в Пекине лауреатом Национальной спортивной премии в категории «тренер» стали не вы, а Елена Вяльбе. А потом до меня дошла информация, что есть негласное распоряжение свыше: не отмечать подобными наградами людей, в жизни которых случались те или иные допинговые истории.

— Уже рассказывал: всё, что произошло в нашей группе в 2009-м, строилось на стопроцентном обмане.

— Но крайним стали вы. Получается, та история до сих пор ломает жизнь?

— Ну, пытаются иногда вспоминать. Самое интересное, что ещё никто, ни один человек из тех, кто продолжает мусолить тему за спиной, не подошёл, и в глаза мне ничего не сказал.

Моё принципиальное отношение к допингу всегда было однозначным — категорически против. Точно так же я всегда против каких бы то ни было терапевтических разрешений. В моём понимании это попытка встать на одну ступеньку с теми, кто играет не по правилам.

— Но можно ведь посмотреть на ситуацию с другой стороны. Если WADA через терапевтические исключения, разрешает спортсменам пользоваться запрещёнными препаратами, почему бы не ввести подобную практику в обиход у нас в стране? Допускаете такой вариант?

— Никогда таких мыслей не было. Дело даже не в том, что в ФМБА существует железное правило допускать к соревнованиям только здоровых спортсменов. Просто я сам считаю, что это безнравственно. Это во-первых. А во-вторых, это обман. В Норвегии, к сожалению, идут на это. А FIS (Международная федерация лыжного спорта — RT) без должной проверки принимает всё, как должное.

— Потому что во главе организации стоит скандинав?

— В том числе. Плюс — спонсоры, в лыжных видах очень много норвежских спонсоров. Как говорится, бизнес, и ничего личного.

— Ещё в советские времена слышала, что, если в штанге запретить анаболики, то уровень результатов упадёт так, что никто не придёт на это смотреть. Поэтому здесь встаёт вопрос, что мы хотим, как зрители — видеть запредельные рекорды, или чтобы всё было чисто, честно и красиво. И наверняка найдутся те, кто поддержит первую точку зрения.

— Очень уважаемый в лыжном мире Виктор Максимович Ткаченко в таких случаях говорил: ребята, а вы не пробовали тренироваться? Самый лёгкий путь — это воспользоваться запрещёнными препаратами.

— А так ли сильно эти препараты влияют на результат, как об этом принято говорить? Ведь если перворазряднику дать ведро допинга, так быстро, как Большунов, он всё равно не побежит.

— Если бы это вообще не работало, на допинге не попадалось бы такое количество легкоатлетов, пловцов и прочих представителей видов спорта, где сила является основной доминантой. В лыжных гонках большинство терапевтических исключений касается препаратов, влияющих на транспортные функции кислорода. Это в разы повышает выносливость спортсменов, скорость восстановления. При таком уровне конкуренции, как нынешний, даже незначительное применение таких препаратов даёт колоссальное преимущество.

Тренируются сейчас все очень много. Интернет в этом плане даёт колоссальный простор для знаний. Есть различные методические разработки, которые сами по себе секретом ни для кого уже не являются. Секретом является то, как спортсмен переваривает эти нагрузки, как быстро он способен выйти на пик своей формы. Посмотрите, что происходит в масс-стартах, где всё решается на последних метрах, а то и сантиметрах дистанции. Это колоссальнейшая конкуренция. И те люди, которые могут легально воспользоваться какой-то дополнительной фарм-поддержкой, всегда будут иметь определённое преимущество.

— Вы когда-нибудь думали о том, чем это всё может закончиться? Должна же борьба с допингом трансформироваться в какой-то здравый смысл?

— Для этого прежде всего нужно, чтобы Всемирное антидопинговое агентство перестало быть зависимым.

— Боюсь, что это утопия. Агентство же не может само себя прокормить?

— Вот поэтому и появляются все эти терапевтические разрешения, информация о которых тщательно скрывается.

— А есть спортсмен, информацию по которому вы больше всего хотели бы увидеть?

— Мы уже говорили в начале беседы, что невозможно, не потеряв спринтерские качества, сильно поднять аэробную выносливость. А тут вроде бы получается, что можно. По крайней мере, в норвежской команде есть спортсмен, который, в этом плане удивляет: не теряя этих самых качеств, прилично добавляет на дистанции.

— Имеете в виду Йоханнеса Клебо?

— Да. Наблюдая за другими норвежскими спортсменами, например, за тем же Эриком Валнесом, я понимаю, что законы физиологии никто не отменял: Эрик был великолепным спринтером, но сделал упор на дистанционные гонки и резко потерял свои спринтерские качества. Но когда я смотрю на Клебо, зная, как он тренировался, как сильно потом болел, и вижу, что он показывает на длинных дистанциях, у меня возникают очень серьёзные сомнения в том, что в плане физиологии это возможно. С одной стороны, это в какой-то степени подтверждает мои предположения, что терапевтические разрешения достаточно сильно влияют на функциональные способности человека и, соответственно, на его результат, с другой, приятно сознавать, что российские лыжники, не имея ни одного терапевтического исключения, заставляют с собой считаться.