Дмитрий Быков // «Marie Claire», №6, июнь 2021 года

Если бы родился женщиной...

Ну, это и представлять себе бесполезно. Пушкин был мужчина во всём — дуэлянт, наездник, фехтовальщик, мачо, страстно желавший славы (её получил) и светского успеха (для него был слишком умён и язвителен). Такая мера таланта у женщины возможна, примеров сколько угодно,— но это была бы совершенно другая модель поведения. Пушкинский промискуитет, который был во многом источником вдохновения или по крайней мере рефлексии, приобрёл бы совершенно иные черты, а может, вообще всё это пришлось бы сублимировать. Страшно подумать, вышло бы что-то похожее на Эмили Дикинсон, но возможно ли это в российских условиях — не знаю. Нет-нет, и не уговаривайте.

Если бы болел за «Спартак» (или за кого?)

Пушкин был человек азартный, так что его пристрастия были бы радикальней. Он играл бы в казино или на тотализаторе, ставил бы крупные суммы на бегах (но первый ипподром в Москве открылся только в 1834 году, когда ему было уже не до того; пишут, что с 1826-го он был в Лебедяни, но где Пушкин — и где Лебедянь?). А болел бы, думаю, за что-нибудь более элитарное — за теннисисток, за автогонщиков... Интересовался бы, думаю, боксом. Он вообще редко участвовал в каких-то коллективных акциях, да их и не было в его время. Но на стадионе представить его могу, он наверняка уважал бы футболистов, как Хемингуэй — тореадоров.

Что бы писал в соцсетях?

Эпиграммы. Они так и распространялись в России сетевым образом, в рукописях. Наверное, что-нибудь вольнолюбивое. Вёл бы интенсивные исторические дискуссии, в основном о спорных и таинственных вопросах — об убийстве царевича Дмитрия, о бегстве (возможном) Александра I — он его сильно не любил и в его уход наверняка не поверил бы, легенда возникла уже в пятидесятые, когда стал популярен старец Фёдор Кузьмич. Думаю, несколько таких дискуссий закончились бы дуэлями, Пушкин оппонентов не щадил и был весьма несдержан на язык.

Защищал бы Навального?

Конечно. Он всегда защищал репрессированных. Вообще с Навальным бы общался охотно, хотя без особенной близости, и в дневнике записал бы: «Он один из самых оригинальных умов, которые я знаю». Нервничал бы, выявятся ли их связи (сам называл своё воображение пугливым), сам стыдился бы этих волнений, видел бы его во сне, как видел во сне казнённых и сосланных декабристов. Обратился бы к власти со стансами, в которых хитро пытался бы под видом лести склонить to whom it may concern к милосердию. Сильно испортил бы этим репутацию. Вынужден был бы оправдываться перед друзьями. Поэту вообще в России трудно: какой поэт без вольнолюбия и какой из государственника поэт? А между тем и вольнолюбие, и государственничество — необходимые этапы в развитии национального поэта, вот тут и крутись.

Что сказал бы на тему новой этики?

Скорей оставил бы эти рассуждения «семинаристам в жёлтой шали и академикам в чепце». Вот Лермонтов, не терпевший глупости и вовсе не умевший сдерживаться в беседах с дураками (а дураки неизбежны, от всех не спрячешься), наверняка много и злобно острил бы по этому поводу, дошло бы до императора, пошли бы слухи о юнкерских проделках, о приставаниях, о связях с замужними женщинами — глядишь, сослали бы на Кавказ ещё раз. Для Пушкина же все этические споры — абсолютно бессмысленные в условиях кривой этической системы, где не может быть прямых суждений,— были бы «только скука, веселье молодых умов, забавы взрослых шалунов...». Пушкин с женщинами никогда не спорил — ещё одно доказательство его мачизма. Сама же проблема новой этики — то есть невозможность определять этику мнениями и пристрастиями большинства, поскольку оно слишком легко скатывается в фашизм,— его наверняка волновала бы, но Пушкин ведь сам определял свою этику. «Поэзия выше нравственности — или по крайней мере совсем иное дело», писал он с абсолютной честностью. Нравственность же для аристократа есть вопрос личной ответственности, и в дискуссии по таким вопросам он не входит ни с кем, кроме разве отдельных талантливых священнослужителей.

Нашёл бы общий язык с TikTok'ом?

Ну а как же. Чисто попробовать новую площадку. Но ненадолго. А вот в Facebook на него бы регулярно жаловались, но Цукерберг бы ценил его блог (это же какая честь для сети!) и лично распорядился: «Этого — не трогать». Пушкин бы его ласково прозвал Цуккербродом (


Каких бы женщин боготворил, какую слушал музыку, какие фильмы смотрел?

Женщины ему нравились разные, но в основном двух типов: либо ангельские блондинки типа Олениной, либо демонические брюнетки типа Ризнич. Керн привлекала его, думаю, живостью нрава и остроумием. Из нынешних ему, пожалуй, интересна была бы Снигирь (она и по-человечески очень привлекательна). Насчёт музыки трудно высказаться определённо — думаю, его душевному настрою соответствовал бы Филип Гласс, отчасти Каравайчук, ну такой благородный минимализм с оттенком эпилептоидности. Он наверняка любил бы Окуджаву и что-нибудь особо крамольное из Кима. Вообще любил лёгкость, тяжеловесности не терпел. Не могу представить его слушающим Вагнера. Прокофьева — могу. Насчёт кино — думаю, нравился бы ему Линч, он ценил готику и уважал тех, кто умеет пугать. Некоторые шуточки Вуди Аллена. Не исключаю, что у него были бы отношения с Муратовой, которые закончились бы таким разрывом, что оба предпочитали бы об этом не вспоминать. Из театров он дружил бы только с тогдашней Таганкой и нынешним Гоголь-центром, выступал бы у них. Скорее всего, написал бы для Крымова пьесу без слов.