Дмитрий Быков (интервью) // «Учительская газета», №26, 29 июня 2021 года

— Дмитрий Львович, ваша новая книга «Истребитель» принадлежит вашей «И-трилогии»: романам «Икс» 2012 года, «Июнь» 2017-го. Все эти произведения существуют отдельно друг от друга, но вы советуете их читать в порядке написания. Почему? Что это даёт читателю?

— Наверное, потому что автор проходит какой-то путь. По крайней мере, так ему хотелось бы думать. Усложняются принципы, по которым разные сюжетные линии сводятся в один роман. Постепенно смещается центр авторского интереса. Я уже знаю сейчас, каким будет следующий роман, и для меня вполне логичен переход от двух главных линий «Икса» к трём частям «Июня» и семи сложно связанным темам «Истребителя», потому что после этого главным объектом рассмотрения станет причудливое совмещение нескольких людей в одном.

Ну и поскольку всякая трилогия более или менее (иногда подсознательно) выстраивается по схеме «теза — антитеза — синтез», логичнее, кажется, в таком порядке её и читать. Главная тема «И-трилогии» — необратимые изменения, которые происходят в личности, в её творческих способностях и поведении под давлением революционной и предвоенной эпохи. В «Иксе» поверх одной личности нарастает другая, в «Июне» любовь вырождается в непрерывное садомазо, в «Истребителе» само общество непоправимо расслаивается на героев, которые гибнут, и тайную сеть подпольных людей, про которых мы знаем очень мало (отсюда появление человека-дерева в эпилоге, он был обещан ещё в шестой главе). Все эти проблемы были для автора особенно болезненны соответственно в 2014, 2017 и 2019 годах, и думаю, что подобным образом эволюционировал не я один.

— Говоря о своей новой книге «Истребитель», вы отмечали, что её герои — совершенно нереальные люди. Тем не менее в героях можно угадать их прототипов, а некоторые из них даже носят те же фамилии (авиаконструктор Антонов, например). Почему определённым героям вы всё-таки оставляете их настоящие имена? Нет ли здесь противоречия?

— Да нет, все гораздо проще. Одни герои почти не отличаются от прототипов, как Громов, и вообще скорее функциональны. Другие отличаются очень сильно. Авиаконструктор Олег Антонов вообще не имеет никакого отношения к моему герою, он гораздо младше, но я рад, что возникает такая система зеркал. На самом деле авиашарашкой руководил Андрей Николаевич Туполев, создатель серии самолётов АНТ. Но романный Антонов как раз не похож на Туполева — он в отличие от Королёва не был знаком с Кондратюком и к себе его не звал, и вряд ли ему приходили крамольные мысли, которые тревожат Антонова.

— С кем из наших современников можно было бы хотя бы приблизительно сравнить этих героев? Есть такие люди?

— Смотря каких героев. Если речь о тайной сети интеллектуалов, то с одними, а если о любимцах власти, то с другими. К сожалению, любимцы власти сейчас совсем не лётчики, не космонавты и подавно не интеллектуалы, но участь их будет именно такой, как у Волчака, и благо тем, кто успеет соскочить, подобно Канделаки. Что касается Кондратьева (Кондратюка) и его перспектив, всё зависит от того, будет ли новое московское ополчение. Линия арктического дрейфа сейчас более актуальна: у кого-то есть шанс пересидеть происходящее в чём-нибудь этаком геологоразведочном. Как раз в Арктике, насколько я знаю, сейчас опять полярная экспансия, передовой рубеж, и это крайне символично. Эпохам заморозка всегда присущ интерес к Приполярью, но я предпочитаю не разъяснять этого вслух.

— «Новая газета» назвала роман «моральной критикой современности», а Галина Юзефович, автор «Медузы»,— «переосмыслением античного мифа о героях, рождённых для вечной славы, но обречённых на неизбежную гибель». Кто оказался ближе?

— Не вижу здесь никакого противоречия. Во всяком романе, к написанию которого автор относился серьёзно, присутствует не одна и не две темы. Там есть моральная критика современности, с Еленой Иваницкой я обычно согласен, и есть переосмысление мифа о героях, чья гибель для мифа структурно необходима. Но для себя автор решал несколько иной вопрос: что делать в эпоху, когда понятие совести замещается понятием профессионализма, почему это бывает, надолго ли это (возможно, навсегда), стоит ли вообще работать, если контракт на работу находится в руках Мефистофеля? Есть ли какие-то силы, кроме него, которые ещё заинтересованы в данной стране, или Господь от неё отвернулся окончательно? Как можно привлечь его внимание? Что-то из этой области.

— Ваша цитата: «История развивается циклами, волнами. К качеству книги не имеет отношения то, что о ней говорят. Просто в какой-то момент вас ругают, ругают, ругают, потом надоедает ругать — наступает момент, когда вас начинают хвалить… Вот увидите, когда выйдет «Истребитель», его будут ругать. Надеюсь, что он выйдет зимой, когда, может быть, всем будет не до того». Как вы ощущаете, всё-таки под какую волну вы попали с этим романом? Какую обратную связь уже успели получить от читателей и критиков?

— К радости автора, подтверждается его давняя мысль о диверсификации как главном направлении человеческой истории. «Истребитель» вызвал разную реакцию в разных слоях. Для кого-то он стал ответом на собственные вопросы, кто-то до этих вопросов ещё не дозрел или вообще озабочен другими вещами. Заметно и то, что большинству людей сейчас уже не до литературы, ибо времена наступают жёсткие, ставящие со всей остротой вопрос о банальном выживании. Роман интересен тем немногим, чьё выживание прямо зависит от личного морального выбора, тем, кто работает у государства на контракте, и тем, кто вытесняется сегодня в нишу героя со всеми вытекающими. Остальные обсуждают не книгу, а автора, и здесь, к сожалению, всё уже было высказано не один раз. В любом случае сотня-другая читателей успела высказаться по существу, и мне радостно в очередной раз с ними совпасть.

— Известно, что вы изучили множество источников, работая над романом: газетные публикации, мемуары, документальные биографии, дневники журналистов и очевидцев событий тех лет. Большая часть реплик Сталина в романе была произнесена вождём на самом деле. Было ли что-то в его речи, что вас поразило, что показалось особенным?

— Само желание написать «Истребителя» появилось у меня при чтении дневников Лазаря Бронтмана, особенно после истории с лётчиком Алексеевым. Он не очень удачно посадил самолёт на глазах у Сталина, попросту говоря, уронил его в реку, и Сталин сказал: «Машина — железо, главное, что сам уцелел». На следующий день он спросил у какого-то осоавиахимовца: «Как там Алексеев? Передайте ему привет». Тот, спеша отличиться, доложил: «Товарищ Сталин, мы его проверили, он сын кулака!» «Ах так,— сказал Сталин.— В таком случае передайте ему горячий привет». Мне это показалось любопытным, ну и как-то… узлы к узлам, как говорится…

— Вы сделали серьёзное заявление, что больше не будете возвращаться к советскому проекту и советской истории после этого романа. С чем это связано? Есть ощущение, что всё уже написано вами, или устали от этой эпохи? И, кстати, по-прежнему так считаете?

— Ну какое серьёзное заявление, помилуйте? Это цитата из предисловия к роману. И там причина названа: себе я всё объяснил, а на универсальные объяснения, годные для всех, никогда не претендовал. У меня уже придуманы, да и начаты, некоторые новые книжки, которые уже никакого отношения не имеют к травмам советской истории. Действие одной происходит в конце XXI века, другая посвящена разного рода загадочным личностям и пишется по-английски, а третья вообще посвящена всемирной истории сюжета, называется «Абсолютный бестселлер» и русской действительности почти не касается.

— Своей главной книгой вы назвали книгу «Квартал» и добавили, что она самая продаваемая. Для вас это равнозначно?

— Неравнозначно, поскольку критерием качества книги или писателя для меня никогда не были тиражи или прибыли. Но «Квартал» доказывает (прежде всего мне), что наиболее востребованным жанром остаётся исповедь, что чем автор откровеннее, тем читатель благодарнее. «Квартал» ведь раскупается не потому, что люди стремятся обогатиться за счёт моих духовных упражнений. Опыт показывает, что проделать их вообще решается лишь пятая часть читателей, если не меньше. Большинство читают «Квартал» как роман. Это приятно, а всё-таки, друзья, не пренебрегайте: многочисленными проверками доказано, что это работает. Только меньше самодеятельности, больше доверия.

— Как вы думаете, когда будет напечатана ваша поэма «Сестра», какое будет это время?

— Ну вот буду делать книжку поэм, тогда, наверное. Если она мне к тому времени не разонравится.

— Ещё одна ваша цитата: «Знание литературы лежит себе где-то багажом, и вы им не пользуетесь, но потом в вашей жизни случается коллизия, когда знание того или иного сюжета вас спасает». Могли бы рассказать, какие книги помогали вам в важные моменты жизни?

— Помогают главным образом стихи, которые припоминаются примерно в тех состояниях, в каких автор их писал. Тогда они оказываются прямо-таки целительными. Из прозы — к вопросу об исповедальности — чаще всего помогают «Исповедь» Августина Блаженного и вторая трилогия Мережковского.