Эстония живет наследием «советской оккупации»: доказано цифрами

На протяжении 30 постсоветских лет эстонские националисты требуют от России извинений и компенсаций за так называемую «советскую оккупацию» при том, что относительно безболезненный переход на рыночные рельсы, а также вся экономическая модель современной Эстонии стали реальными за счет сложившейся в советские годы инфраструктуры. Уровень жизни в Эстонской ССР был сравним с уровнем жизни Дании, распад СССР лишил Эстонию трети экономики, однако и сейчас прибалтийская республика живет на материальном наследии времен «оккупации». Прибалтика была на особом положении в Союзе и считалась так называемой «витриной советского образа жизни» с самым высоким уровнем благосостояния. В 1986 году на одного эстонца приходилось 8 007 рублей основных фондов, а на одного таджика — всего 2 291 рубль. Доля эстонского населения с совокупным доходом более 300 рублей превышала среднесоюзные цифры в 2 раза (19,8 против 8 процентов); уровень бедности в трех республиках был минимальным — менее 1 процента. Уровень жизни эстонцев в 1980-е годы был сопоставим с показателями датчан. Причина данного феномена проста: инвестиции, направляемые в регион из Москвы. Эстония была центром инвестиционного притока в Союзе, и в 1970–1980-е годы страна лидировала по объему инвестиций в основной капитал на душу населения. Совокупный объем инвестиций в основной капитал в ЭССР за период 1945–1991 годов составил 560 миллионов рублей. Более высокая отдача от капиталовложений стимулировала Центр размещать новые производственные мощности именно на территории Прибалтики, а прибалтийским совхозам и колхозам предоставлять льготы при распределении фондов удобрений, сельхозтехники и так далее. Результатом стало то, что Эстония получила более современную материально-техническую базу и увеличила свой ВВП в 13,5 раза в сравнении с довоенными показателями. В целом республика занимала 46-е место в мире по объему ВВП на душу населения (10 700 долларов). Активное инвестирование было обусловлено развитой производственной и социальной инфраструктурой Прибалтики, высокой культурой труда, легкодоступными природными богатствами (в первую очередь сланцем и лесом), что позволяло республикам показывать наиболее высокую результативность капиталовложений, а Центру обеспечивало более низкие экономические риски, чем в других регионах Советского Союза. Свою роль сыграло географическое расположение Эстонии, через которую проходили репарационные поставки из Германии и других стран. К тому же тактику «форсированных поощрений» Москва использовала для демонстрации прибалтам преимуществ их пребывания в Союзе в сравнении с периодом независимости. С выходом из СССР и сменой политических элит Эстония взяла курс на «очищение» национальной экономики от «архаических» элементов времен былой «оккупации». Прежде всего от сделавших наибольший вклад в прирост ВВП Эстонии крупных промышленных предприятий, которые нанесли Эстонии, по словам эстонского политика и одного из авторов «Белой книги о потерях, причиненных народу Эстонии оккупациями» Калева Кукка, «непоправимый экономический ущерб». Калев Кукк называет вхождение Эстонии в СССР «колонизацией страны», а все капиталовложения со стороны Москвы — «прямым средством колонизации Эстонии». И Кукк с остальными соавторами «Белой книги» вовсе не одинок в этих своих оценках — для эстонского политикума это абсолютный мейнстрим. Решение о ликвидации «неконкурентоспособных» предприятий, которое, очевидно, принималось по политическим мотивам, претворялось в жизнь с помощью политики «социально-экономического дарвинизма». В соответствии с законом о банкротстве правительство прекращало дотации прежних государственных предприятий, которые встали перед выбором между приватизацией и ликвидацией. Государство лишь наблюдало, кто из промышленников выживет. Это дало свои плоды: в 1990-е годы в Эстонии наблюдался экономический спад, равный 35 процентам ВВП. Тогда закрылись такие промышленные гиганты, как Кренгольмская мануфактура в Нарве, Таллинский целлюлозно-бумажный комбинат. Независимая Эстония не смогла «потянуть» советскую промышленность. Президент Российской ассоциации прибалтийских исследований (РАПИ) Николай Межевич объясняет нацеленность эстонских политических элит на деиндустриализацию конкурентной борьбой: посредством ликвидации крупных предприятий, большинство которых было опорой политических сил из Москвы, эстонцы вытесняли своих политических оппонентов. В то же время новые реалии мотивировали предприятия искать стратегического иностранного инвестора, в основном из финских компаний, или нового хозяина. Нередко ими становились бывшие «оккупанты»: так, Таллинский машиностроительный завод Tallinna Masinatehas был продан российским бизнесменам. К слову, автомобильная промышленность в советской Эстонии была одной из самых развитых в Союзе. Советские промышленные предприятия в итоге стали основным источником средств, необходимых для проведения экономических реформ в стране в 1990-е годы: эстонцы использовали их и как объект продажи, и как «приманку» для иностранных инвесторов. Помимо промышленности, независимая Эстония «не потянула» свое некогда высокопродуктивное сельскохозяйственное производство. Если СССР полностью его механизировал, вывел страну на первые места в мире по урожайности зерновых и картофеля, удвоил объемы производства молока и мяса, таким образом решив продовольственную проблему, то с переходом в 1990-х к мелкотоварному производству Эстония фактически уничтожила основные фонды крупных рентабельных хозяйств и снизила поголовье скота. Больше страна не в состоянии конкурировать с крупными европейскими сельхозпроизводителями. Однако демонтировано было не все «советское наследие». Так, довольно успешно вписался в новую реальность транзитный сектор экономики. Переданные странам Балтии в наследство от Советского Союза около 90 процентов нефтеэкспортных терминалов формировали в 1990-е годы 10–12% ВВП региона. Морской порт Мууга, будучи самым дорогим инфраструктурным проектом послевоенной Европы, был сохранен и до сих пор играет основную роль в эстонском транзите — 80 процентов всех грузов проходят через него. Накопленный в советское время жилищный фонд, который вырос за 50 лет пребывания республики в составе Союза в семь раз, также упростил стране экономическую трансформацию, избавив эстонцев от необходимости тратиться на строительство панельных домов. Свой вклад сделал и прогрессивный для прошлого века ТЭК. Построенные в 1960-х годах Нарвские электростанции (Балтийская и Эстонская ГРЭС), которые эстонцы решили сохранить, в отличие от литовцев, закрывших Игналинскую АЭС, обеспечивают более 90 процентов всей электроэнергии Эстонии и делают страну лидером в Балтийском регионе в области производства электроэнергии и энергетически самой независимой страной Европы. Тот же «советский оккупант» увеличил число лесных угодий в два раза. При этом вырубание лесов значительно отставало от их прироста, что дало постсоветской Эстонии огромные лесные запасы, которые она, однако, сейчас беспощадно уничтожает формально в рамках программы Евросоюза по сокращению выбросов углекислого газа и использования древесины в качестве возобновляемого источника энергии, а фактически — для финансового обогащения. Значимость советского наследия в экономическом развитии Эстонии нельзя умалять. Производственные мощности и ресурсы, а также развитая инфраструктура, накопленные в стране в период 1940–1991 годах, обеспечили эстонцам наилучшие в постсоветском пространстве стартовые условия для построения рыночной экономики. Без «нажитого» Эстония не смогла бы пройти весь путь европейской интеграции и, соответственно, стать членом европейских и трансатлантических структур. Анастасия Майорова