Елена Иваницкая // «Facebook», 7 мая 2021 года

1. «Этот роман будут много ругать» — так начал Владимир Березин свою рецензию (подробную и заинтересованную) в журнале «Новый мир» (2021, 5. Новый мир) Но… разве хоть один роман Дмитрия Быкова не ругали много и яростно?

Двадцать лет назад (подумать только, целая жизнь прошла…) за мою рецензию (Журнал Дружба Народов, 2001, 7) на роман «Оправдание» Александр Агеев дал очень суровую отповедь и мне и роману: «Черт дернул ее вспомнить аналитические процедуры и пропустить сквозь них роман любимого поэта! С процедурами, которые критикесса когда-то отрабатывала на литературе зрелого русского модернизма, оказались намертво связаны и высокие (в том числе этико-философские) критерии. Сквозь эти тесные врата грубо состряпанный роман популярного стихотворца и публициста никак не мог пройти и не прошел» (Голод 48, 20 августа 2001).

Честно говоря, ту давнюю рецензию я и сейчас считаю вполне содержательной. А в «Истребителе» вижу продолжение и развитие художественной манеры и круга мыслей, которые автор воплотил в «Оправдании».

2. «Истребитель» — роман идей. Да, этико-философских. Как и все романы «трилогии О» («Оправдание», «Орфография», «Остромов») и предыдущие романы «трилогии И» («Икс», «Июнь»). На материале советского прошлого (отчасти, но только отчасти «сдвинутого» фантастическими допущениями) автор исследует «предельные» этико-филосфские проблемы, которые я обобщила бы словами «смысл жизни» или «поиск предназначения».

3. Во вступлении Дмитрий Львович Быков признается, что «…ощутил постыдную, может быть, зависть к героям этого времени, про которое нам вроде бы столь многое известно — уж как-нибудь достаточно для того, чтобы не плакать ночью о времени большевиков, а если и плакать, то не от зависти. Попыткой разобраться с этим нелогичным чувством стала книга, которую вы держите в руках».

По-моему, очень легко понять, чему же завидует автор. Роман — моральная критика нашей приземленной, потребительской современности, а завидует он... ну, тому Бессмертному Стремлению в Небо (к Пределам), которое преодолевает все «слишком человеческое». У избранных, у аристократов духа (полета) в ужасном сталинском Советском Союзе такое стремление было. А у нас его нет.

4. Тут деликатный момент. Один наш «мыслитель» (и друг автора) много лет долдонит про аристократов духа и алмазы бессмертия, которым мы все должны служить и чувствовать от этого служения величайшее счастье. Сталинизм был «алмазом бессмертия», а либерализм — тьфу, «кисляйство». Перекрывать Енисей — это возвышенно и прекрасно, а строить теплые сортиры — это низменно и безобразно.

Нельзя сказать, что в романе совсем нет перекличек с «учением» мыслителя о жертвенном служении «великим химерам». И Быков, и Мелихов — они оба критики потребительской (слишком человеческой) современности» .

Но есть и принципиальные различия. Идею, что большевистская революция совершилась не для «мира голодных и рабов», а для Творцов, устремленных в Чудо, первым выразил Велимир Хлебников. Еще в 1920 году в поэме «Ладомир». Там (т)воряне, сменив (д)ворян, начали шествие в Будущее, к Чудесному и Бессмертному.

Собственно, голодному рабу открывалась возможность присоединиться к шествию с Трудомиром на шесте. Сытости на этом пути ему никто не предлагал, политических свобод тоже, зато обещали высокие страдания и преображение всего сущего: «Высокой раною болея, Снимая с зарева засов, Бей по плечу созвездье Водолея, Хватай за ус созвездье Псов!»

А кто не хочет хватать за ус созвездье Псов (а хочет возделывать свой сад), тот остался голодным рабом.

Об этом говорил один из персонажей романа «Оправдание»: «Мучительство было единственным способом дать человеку сверхличную цель, ибо в благополучии он способен думать только о жратве. Человека развелось невероятно, нечеловечески много. Его надо отфильтровать, сжать, прокипятить в десяти водах, так, чтобы великое общее дело заслонило все его частные интересы, чтобы он и думать забыл про здоровье и погоду».

Об этом же говорит и один из главных героев «Истребителя», сталинской сокол Волчак, которому голодный колхозник неосторожно пожаловался на голод. Бедолага надеялся на помощь, а получил ссылку с дополнительным пояснением: «Могу и в Арктику поспособствовать — нет? не хочешь? Там быстро бы понял, как оно бывает голодно и скучно. Тебе раем покажется твое Жадруново!»

5. Еще один персонаж, тоже аристократ духа с Трудомиром на шесте, попадает в шарашку — и оправдывает власть. Ибо она дала ему главное — возможность нести на шесте Трудомир (в данном случае — конструировать самолеты ради Величия Родины), а что делается это в шарашке и за счет голодающего населения, — неважно: «Все они — конструкторы, художники и хозяин возводимой ими пирамиды — стремились к одному: к достижению своих пределов и превышению их. Девяносто процентов окружающего их населения в этом не нуждались и потому должны были обслуживать великий проект по покорению всех возможных полюсов».

Но в романе появляются и такие аристократы духа, которые не хотят и не станут работать на деспотическое государство. Даже ради Трудомира на шесте. Эти Фаусты отвергают любую сделку с Мефистофелем. Они стремятся к еще более высокой высоте, еще более алмазным алмазам, они еще более самоотверженны, чем «сталинские соколы», но служат они Познанию, «подлинной науке», отвергающей и государственные границы, и военное предназначение научных открытий. С этим тайным братством Мастеров связана первая из фантастических линий романа. Вторая фантастическая линия — темная сторона познания. Она воплощена в пунктирный детективно-эротический сюжет, основанный на реальной (и жуткой) истории убийцы-маньяка.

6. В экономико-политическом смысле это роман о том, что называется деспотическим или авторитарным экономическим ростом. Великие герои, их сверхчеловеческие подвиги, суровый вождь-отец, направляющий их свершения — пропагандистские феномены, необходимые для мобилизации подневольного населения. Этим путем системе удавалось добиться морального согласия общества на жестокие жертвы и бесчеловечные условия жизни, но система истратила этот ресурс.

В Эпилоге молодой журналист, сын казненного «врага народа», знающий и голод, и холод, и нищету, и ужас ночных шагов по лестнице, гневно спрашивает старого сталинского газетчика: «...навыка нормальной жизни нет ни у кого. Как хотите, я этого не понимаю. Как вы… я не пойму… как вы оправдываете свою жизнь?» — «Все-таки,— прошептал Бровман,— я был очень высоко».

7. Так как «Истребителя» мало кто успел прочесть, то два слова в заключение. Это еще и «роман с ключом» (Волчак — Чкалов, Степанова — Осипенко… только Сталин появляется под своим именем), это исторический роман о рекордных полетах и полярных победах 30-х годов, это и приключенческий, и военный роман (летчик Петров воюет в Испании), это и литературный эксперимент (пролог «Красный стакан» — полемическая вариация на тему «Голубой чашки» Гайдара»). А во вступлении «От автора» Дмитрий Быков сам рассказывает, какие и зачем допустил анахронизмы и отступления от исторических фактов и на какие материалы опирался.