Дмитрий Харатьян: «Патриотизм – это ощущение родины»

В рамках проекта «Культурная линия» гостем онлайн-встречи на латвийском радио Baltkom стал народный артист России Дмитрий Харатьян.

Вторая Русско-турецкая

– В начале года гостем нашего эфира была режиссер Светлана Дружинина – она рассказала, что летом должна завершить работу над новыми сериями «Гардемаринов». Что вы там снова блистаете. Как прошли съемки?

– Действительно в конце июля мы закончили эпопею, которая называется «Гардемарины-1787. Мир и война». Снимали ее последние три года, а если в целом считать, включая работу над сценарием, то последние лет семь как минимум Светлана Сергеевна с мужем, блестящим оператором Анатолием Михайловичем Мукасеем, продвигали этот проект, как сейчас модно говорить.

Предвосхищая вопрос, скажу, что съемки были в Крыму. А если говорить о названии фильма, то 1787-й – это битва под Кинбурном, вторая Русско-Турецкая война, войска Суворова и морские войска гардемаринов, кого мы воплощаем на экране, и наши дети, которые спасают Россию от турок. Если коротко, то это фон событий, а на самом деле в картине самое главное – человеческие отношения. Основа драматургии – это конфликт, там есть и любовь, конечно. Любовь уже наших детей, которые совсем юны. Это Шурка, сын Алеши Корсака и Софьи Зотовой, и Александра, дочь Ягужинской и Белова. Вот у них романтические отношения и даже более того – любовь. Первый фильм, который называется «Мир», как раз об этой любви. Конечно, на фоне приключений, исторических перипетий и так далее. А второй фильм – «Война» – это уже конкретное батальное полотно, очень мощное, мы очень долго это снимали, много было задействовано разного рода войск, воинов, моряков, пушек, сабель, коней, взрывов, драк и так далее.

Родом из гардемаринов

– Среди ваших предков были российские моряки – гардемарины. Получилось так, что вы, сыграв гардемарина, продолжили семейную линию. Какие уроки, традиции вы усвоили, когда открывали историю ваших знаменитых предков? И по армянской, и по русской линии?

– Да, они сошлись – лед и пламя! Действительно, во мне столько кровей намешано, а тут еще недавно выяснилось, что по материнской линии мои предки имели отношение к российскому флоту, а мой прапрапрадед, Степан Петрович Гомзяков, осваивал американские земли, участвовал в Русско-американской компании, о которой мы помним по «Юноне и Авось», по Резанову, который открыл эту кампанию. И мой пращур был даже управляющим одним из Алеутских островов, женился на алеутке, и от него пошла ветвь Гомзяковых. Потому что моя прабабушка в девичестве Гомзякова, а мой прадедушка, соответственно, Тизенко по маме. Короче говоря, несколько поколений, начиная со Степана Петровича и до Бориса Петровича Тизенко, моего двоюродного деда, родного брата моего деда, который в 1917 году был расстрелян в Хельсинки (тогда – Гельсингфорсе) революционными матросами в возрасте 27 лет.

Я в 27 лет сыграл Алешу Корсака. И эту роль изначально не должен был играть, но по воле рока так случилось, как поется в песне, и по воле, видимо, моих предков и конкретно Бориса Петровича Тизенко, наверное, этому суждено было быть, это некая такая вот память, которую я отдал своим близким, своим родственникам. И, конечно, все не случайно.

Алешу Корсака уже начал играть Юрий Мороз, известный кинорежиссер нынче, а тогда еще был актером и параллельно учился на высших режиссерских курсах. Не смог совместить работу в «Гардемаринах» со своим дипломным фильмом. Возник вопрос замены героя, и Светлана Сергеевна, благодаря Анатолию Михайловичу, у которого я тогда снимался в советско-мексиканском фильме «Эсперанса» («Надежда»), предложил меня посмотреть. Она посмотрела, и я ей подошел, когда спел несколько песен, уже теперь легендарных, из фильма «Гардемарины». Но начал сниматься в этом фильме не я, первые сцены были сняты с Юрием Морозом. Понимаете, как все повернулось.

– Но на тот момент вы уже знали, что родом из гардемаринов?

– Понятия не имел, в нашей семье не принято было ворошить прошлое, потому что там дворянская линия и так далее, это не очень хотели афишировать мои бабушки-дедушки. Мой дедушка был инженер-строитель, и он, я так понимаю, неслучайно в свое время дефилировал по России, он не жил в столицах, хотя их предки жили в Санкт-Петербурге. У них был свой дом и так далее. И узнал я это, когда 50 лет мне исполнялось и Первый канал снял фильм «Моя родословная», у них был цикл документальных программ об известных людях и их родословных. Я до этого чуть-чуть в этом покопался в постперестроечные времена, нашли мы архивариуса, и что-то уже стало всплывать. Но огромную работу провел Первый канал, благодаря чему я узнал эту историю.

Вообще я даже был на месте расстрела моего дедушки, где он и еще четыре мичмана были убиты без суда прямо на набережной… Это было 31 августа 1917-го. И на кладбище в Хельсинки был. Если говорить об интуиции, предчувствиях, у меня всегда в конце августа и задолго до того, как я узнал всю эту историю, на душе тревога. У кого-то перед днем рождения такое бывает – ощущение какой-то нестабильности, тревоги, страха, что что-то не так. Вот у меня каждый год 31 августа это происходило и происходит сейчас.

И я понимаю, что это, видимо, какая-то генетическая память, потому что мой родной дед был младше Бориса, но, видимо, настолько это потрясло семью тогда, что как-то передалось…

В Ригу автостопом

– Вы как-то говорили, что считали авторитетом и гуру латышского актера Юриса Лауциньша. Его не стало несколько лет назад. Как возникла эта русско-латышская дружба?

– Я как раз закончил сниматься в Одессе в фильме «Фотография на стене», это было в 1977 году. И первый раз попробовал поступать в театральный – не поступил. И в это же примерно время познакомился с Юрисом Лауциньшем, в то время шла сессия в институтах. Юрис родом из Даугавпилса, он был студентом 3-го курса Щукинского училища, его как раз отчислили за то, что он прогулял сессию вместе с другим своим однокурсником Сережей Нагорным.

Они были перспективные, талантливые, но тем не менее закон есть закон, дисциплину надо соблюдать. Они уехали и закутили в Юрмале. И, поскольку освободились от уз образования, а мы как раз только познакомились, он предложил махнуть в Юрмалу. Это было в феврале 77-го, мне стукнуло в январе 18 лет, я был переполнен романтическими чувствами, открытием мира, и для меня это показалось таким интересным и увлекательным путешествием.

Мы поехали автостопом без копейки денег. Впятером, разбившись на две группы – Лауциньш с Нагорным и одной девушкой – это была одна группа, и мы с Колей Константиновым. А Константинов – это мой партнер по фильму «Розыгрыш», замечательный, талантливейший парень, который был очень ярок тогда.

И вот через два дня мы оказались в Риге. При этом нам дали телефон человека, которому мы должны были позвонить сразу, как только приедем. Это был телефон Иры Федотовой, рижанки, которая потом даже работала на радио, а тогда – в порту. Мы приехали в Ригу без копейки, нас даже забрали в милицию, потом милиция, узнав, что мы снимались в «Розыгрыше», посадила нас бесплатно в поезд в плацкартный вагон. В итоге мы потеряли телефон Федотовой. Мне пришлось продать часы, которые мне подарила Лена Цыплакова на день рождения, красивые, электронные. На эти деньги мы звонили в Москву и узнали телефон этой Иры. И вечером, наконец, мы встретились. Вот так впервые я оказался в Риге. Было очень здорово. И это путешествие я запомнил на всю жизнь, мы шли по дороге, и я пел Окуджаву «По Смоленской дороге столбы, столбы…» Воспоминания очень яркие.

А после этого мы все вместе поехали в пустыню, устроились в геофизическую экспедицию. Нас Юрис Лауциньш устроил. Он очень активный был, у него уже были права, он был шофер, а мы просто рабочие. Вот эта пятерка поехала в пустыню. И даже Ира Федотова, которую назначили в экспедиции коком, а она вообще тогда готовить не умела! Так что рижане с нами были, и мы три месяца ходили по пустыне с электродами, втыкали их в землю, я снимал показания, у меня был радиометр. И так на полкилометра растягивались шеренгами, шли друг за другом. Это тоже потрясающие воспоминания. Я декламировал на всю пустыню стихи, прозу, готовился к поступлению. После чего и поступил, вернувшись в Москву в мае 1978-го.

Юриса недавно действительно не стало, это очень печально, потому что этот человек сыграл в моей жизни огромную роль, несмотря на свой балагуристый, хулиганский и бесшабашный характер. А он был очень широким человеком, очень талантливым, светлым. Пьющим. Безбашенным. Он поменял три или четыре вуза. Я не уверен даже, получил ли он диплом.

А в ту ночь, когда его не стало, я не знаю, что это было…У меня давно лежал диск «Отдать концы», фильм с Юрисом Лауциньшем. И он стоял, ждал своего часа. И я вдруг посреди ночи подумал, дай-ка посмотрю этот фильм, что-то он давно уже стоит. И смотрел до половины третьего ночи. А на следующий день узнал, что он в половине третьего ночи скончался… А фильм про конец света. И он потрясающе совершенно там играет.

А то, что Юрис для меня открыл Латвию и Ригу – это как Владимир Валентинович Меньшов, который открыл для меня жизнь в кинематографе, и всю мою дальнейшую жизнь определил. Главнее его вообще никого в моей жизни нет, кроме родителей. Которых тоже не стало недавно.

Мягков на Брайтон-Бич

– Вы вместе с супругой актрисой Мариной Майко руководите Центром творческого развития и патриотического воспитания «Школа Гардемаринов». Как в современных реалиях вам удается заниматься патриотическим воспитанием, если многие сегодня само слово «патриотизм» воспринимают как нечто старомодное и даже негативное?

– В этом слове ничего дурного-то нет, оно действительно с каким-то оттенком странным воспринимается сейчас, как нечто такое специально насажденное. Но для меня означает общечеловеческие ценности – патриотизм ведь в корнях, в языке, традициях, в ощущении родины. И где бы ни жил человек, родина всегда одна у него. Она там, где родился и рос.

Я помню, когда мы были в Америке, снимали «На Дерибасовской хорошая погода, или На Брайтон-Бич опять идут дожди», это 91-й год, последний фильм Леонида Гайдая. Там снимался Андрей Мягков, и нас пригласили на Брайтон-Бич в кинотеатр «Родина» с творческой встречей – меня, Гайдая, Инина. Андрей Мягков вышел на сцену и говорит: «Мне так жаль вас, я так вас понимаю, вы же утратили родину». И они все: «Что? Да мы тут в Америке, у нас все прекрасно – джинсы, жвачка, а у вас там совок». А он так искренне и совершенно поперек: «Да я же не про материальное, я говорю про ощущение утраты самого родного для вас». Он как-то очень трогательно и очень смело сказал для того времени и той аудитории, перед которой стоял.

И наша «Школа гардемаринов» – не какая-то военизированная структура. Мы занимаемся тем же, чем и все, наверное, в школах с театральным уклоном. Ставим спектакли, у нас актерское мастерство, фехтование, сценическая речь, сценическое движение, вокал, танец. А патриотическое воспитание в том, что мы берем какой-то наш материал, поставили в прошлом году спектакль по мотивам «Гардемарины, вперед!». Это абсолютно русская история, наша отечественная, с так называемыми русскими мушкетерами.

Патриотизм же в чем? В культуре. Он в книгах, песнях, фильмах, изобразительном искусстве. Это не какие-то лозунги, призывы и знамена. Хотя это тоже, наверное, патриотизм. Все-таки патриотизм в ощущении родины.

– А как получилось, что Евгений Евтушенко посвятил вам стихотворение?

– Это опять же подтверждение того, насколько я счастливый человек и как мне повезло родиться в то время… Я был современником людей, которые повлияли на сознание и души миллионов. Один из них – Евгений Евтушенко, великий шестидесятник, стихи которого из «Братской ГЭС» я читал на поступлении в театральный. Так счастливо сложилась жизнь, что мы с ним познакомились благодаря его супруге Маше, моей ровеснице.

В 2008-м он решил восстановить рок-оперу «Идут белые снеги» и проехать с ней по всей стране. Ему как раз исполнилось 75 лет. И он пригласил меня поучаствовать в этой прекрасной компании. Я играл роль под названием «душа поэта». И мы с ним дважды проехали по огромному количеству городов России от центра до Урала и обратно. Он меня определил как своего товарища по передвижению и пригласил с собой в одно купе. И написал это стихотворение, посвященное мне, об этом купе и как мы едем на гастроли.

И в какую бы койку, кровать или рваное брюхо дивана
Ни швырнула бы жизнь,
Слаще спать под посапывание Харатьяна,
Наконец одного, не в толпе
Спящего, как младенец в купе,
Когда едет со мной на гастроли
Не в навязанной, собственной роли.

Это посвящение великого мастера я храню в сердце. А еще, когда мы обедали в столовой, нам выдавали талоны, и я от своего талона отказался и подарил ему, а он хотел есть. И на этом талоне написал: «Я дарю вам свой талон, так как вы мой эталон».

Наталья ЛЕБЕДЕВА.

По материнской линии мои предки имели отношение к российскому флоту, а мой прапрапрадед, Степан Петрович Гомзяков, осваивал американские земли, участвовал в Русско-американской компании, о которой помним по «Юноне и Авось».

Патриотизм же в чем? В культуре. Он в книгах, песнях, фильмах, изобразительном искусстве.