Фейк Дмитрия Киселева: США после Первой мировой настояли на унизительных для Германии условиях мира
Дмитрий Киселев в «Вестях недели», комментируя слова Владимира Путина на большой пресс-конференции о намерении США в 1918 году добиться раздела России на несколько государств (The Insider уже отмечал, что цитату, где говорится о такой возможности, Путин нашел в дневнике советника американского президента Вудро Вильсона, но его администрация эту идею никогда не поддерживала), заявил:
«А далее — про любимую забаву англичан и американцев дробить великие империи и просто неугодные государства. Линия прослеживается с Первой мировой до намеренного развала СССР, Югославии, да и сейчас все те же цели, будь то в Сирии и Ливии или в отношении Китая или России. <…>
Помощник президента США Вудро Вильсона, дневники которого точно цитирует Владимир Путин, — это полковник Эдвард Хауз. <…> Он же — Эдвард Хауз — склонил Вильсона на переговорах в Париже по итогам Первой мировой к тому, чтобы страны-победители хищнически пооткусывали территории от распластанной Германии, плюс гигантские, неподъемные репарации. Германия оказалась столь унижена, что сценарий реванша, а значит, и Второй мировой войны, был просто запрограммирован. <…>
Вторая мировая война после Версальского мира заставила себя ждать всего лишь менее двух десятилетий. Урок: не надо унижать и додавливать. Опасно. А ведь не усвоили. Додавливать после развала СССР стали и Россию».
В действительности на расчленении Германии после Первой мировой войны настаивала Франция и ее премьер-министр Жорж Клемансо. В фундаментальном труде Владимира Потемкина «История дипломатии», изданном в СССР в 1945 году, читаем:
«Французские империалисты мечтали о расчленении Германии. Им очень хотелось отбросить Германию назад, к тому положению, какое она занимала до Франкфуртского мира. Недаром сам Клемансо в речах и репликах постоянно возвращался к Франкфуртскому миру, не без злорадства напоминая, что он в свое время отказался его подписать. Но наиболее агрессивные элементы во Франции требовали Германии, перекроенной по образцу Вестфальского мира 1648 г.
Каковы были истинные намерения Франции, можно судить по тайному соглашению, заключенному Францией с царской Россией в феврале 1917 г., буквально накануне свержения царизма. Россия соглашалась на французский план установления границ с Германией при условии, если Франция удовлетворит стремление царской России получить Константинополь и проливы и признает за Россией полную свободу в установлении ее западных границ. По этому тайному соглашению Франция получала Эльзас-Лотарингию и весь углепромышленный бассейн долины реки Саар. Граница Германии проходила по Рейну. Германские территории, расположенные по левому берегу Рейна, отделялись от Германии и составляли автономные и нейтральные государства. Франция занимала эти государства своими войсками до тех пор, пока Германия окончательно не удовлетворит всех условий и гарантий, которые включены будут в мирный договор. В завуалированной форме это была едва ли не вечная оккупация, ибо всегда можно было найти доказательство, что Германия „не окончательно” удовлетворила все условия».
Американская же позиция предполагала куда более мягкое отношение к поверженной Германии. В той же книге Потемкина говорится:
«В позиции США также были свои сильные стороны. Формально мирный договор строился на основе 14 пунктов Вильсона, — по крайней мере обе враждующие коалиции официально об этом заявили. <…>
Вильсон в общем умело и настойчиво использовал сильные позиции США и добился на конференции ряда серьезных успехов, несмотря на то, что встретил в лице Клемансо и Ллойд Джорджа весьма опытных дипломатических соперников. <…>
К числу дипломатических успехов Вильсона следует отнести, в первую очередь, заключение перемирия на основе 14 пунктов, внесение устава Лиги наций в мирный договор, отказ Италии в ее притязаниях. Но у дипломатии президента были и свои слабые стороны. <…> Уязвимой стороной Вильсона было его стремление не допустить полного разгрома Германии, что фактически означало сохранение для нее экономических и политических возможностей готовиться к новой войне».
Но во время парижской мирной конференции 1919 года, где державы-победительницы обсуждали условия будущего мирного договора, президент США заболел гриппом-«испанкой»; тогдашняя пандемия была одной из самых больших катастроф в истории человечества. Болезнь протекала тяжело, и, по одной из версий, именно из-за нее Вильсон на конференции не смог проявить должной настойчивости, а Клемансо удалось настоять на жестких условиях послевоенного мира. Декан факультета журналистики Колумбийского университета Стив Колл в статье «Случай гриппа Вудро Вильсона: как пандемия может изменить историю» писал:
«Он заболел в решающий момент, и вирус стал коварным действующим лицом в одном из самых значимых эпизодов дипломатии великих держав XX века. <…>
За несколько дней до того как Вильсон заразился, он горячо спорил с премьер-министром Франции Жоржем Клемансо и премьер-министром Великобритании Дэвидом Ллойдом Джорджем по поводу территориальных потерь и репараций, которые Германия должна будет заплатить как агрессор. Вильсон считал, что союзники должны с осторожностью относиться к молодой послевоенной республике и отдать приоритет его идеалистическому, опережающему свое время проекту — Лиге Наций — и просвещенным принципам самоопределения народов, которые он продвигал. Но Франция за предыдущие полвека дважды переживала немецкую оккупацию, и Клемансо стремился к тому, что французская общественность считала справедливым и разумным решением: десятки миллиардов долларов на восстановление Франции плюс буферные зоны на восточной границе страны, включая оккупацию Рейнской области Германии французскими войсками. К апрелю дискуссия Вильсона и Клемансо зашла в тупик. Когда Клемансо узнал, что Вильсон болен, он спросил Ллойда Джорджа: „Вы знаете его врача? Не могли бы вы подобраться к нему и подкупить?” <…>
Вильсон, который во время выздоровления был изолирован в Hôtel du Prince Murat, элегантном таунхаусе в восьмом округе, вскоре, похоже, изменился после приступа гриппа. Он стал одержим „забавными вещами”, как выразился помощник. Он зациклился на мебели в доме и пришел к выводу, что его окружают французские шпионы. „Мы могли только предполагать, что в его голове творится что-то странное”, — сказал Ирвин Гувер, главный помощник президента. — Одно можно сказать наверняка: он никогда не был прежним после этого небольшого периода болезни». Замечания Гувера изложены историком Джоном Барри в „Великом гриппе”, его великолепном повествовании о пандемии 1918 и 1919 годов. Барри отмечает, что дезориентация Вильсона может быть осложнением тяжелого гриппа. <…>
В течение второй недели апреля измученный Вильсон отказался от большинства требований, которые он предъявлял к Клемансо. Президент согласился с демилитаризацией Рейнской области и ее оккупацией Францией по крайней мере на пятнадцать лет, а также с бессрочным процессом расчета репарационного счета Германии. По мнению Маргарет Макмиллан, автора авторитетного отчета о послевоенных переговорах „Париж 1919: шесть месяцев, изменивших мир”, Клемансо внезапно обнаружил, что он „заключил наилучшую сделку для Франции”. Увы, известно, что его победа была пирровой. Закрепивший уступки Вильсона Версальский договор, подписанный 28 июня 1919 года, оказался для немцев настолько жестким и обременительным соглашением, что спровоцировал возрождение немецкого национализма в 20–30-е годы и, в конечном итоге, стал причиной популярности Адольфа Гитлера».
Роль Эдварда Хауза в принятии жесткого варианта мирного договора не прослеживается. В начале 1919 года он помогал Вильсону сформулировать «14 пунктов» — концепцию послевоенного мира — и написал официальный комментарий к этому документу (где, кстати, говорится о независимости для народов Польши, Финляндии, Украины и стран Балтии, но одновременно о желательности единого правительства для Великороссии и Сибири), а затем вел в Париже переговоры с французскими и британскими представителями о возможных компромиссах. Но Вильсон счел, что Хауз на переговорах соглашался с неприемлемыми для США предложениями, и отодвинул его на второй план, причем это произошло еще в марте, до болезни президента, случившейся в апреле. После завершения Парижской конференции Вильсон не встречался с Хаузом ни разу. Таким образом, вряд ли Хауз мог к чему-то склонить больного президента.