Константин Коханов: Чернобыльская катастрофа (накануне взрыва реактора и после расследования причин, которые способствовали его взрыву)
Константин Коханов: Когда я читал свой последний доклад 27 апреля 1986 года на собрании жилищного кооператива, то даже не мог представить, какими могли тогда быть страшные последствия, произошедшей 25 апреля аварии на Чернобыльской АЭС.
Хотя о том, что там что-то произошло, было известно всем по слухам и из передач зарубежных радиостанций, но насколько серьёзно обстояли там дела, никто точно не знал. Сам ли В.А.Легасов принял тогда решение солгать на сессии МАГАТЭ об истинных масштабах катастрофы или его заставили, нам от этого теперь не легче, как и оттого, что он покончил жизнь самоубийством 27 апреля 1988 года, спустя два года после аварии, словно беря всю вину на себя.
Только 14 мая 1986 года, спустя несколько недель после того, как произошла Чернобыльская авария, М.С.Горбачев сообщил о ней по телевидению и мы узнали, когда она точно произошла, но до сих пор точно не знаем, почему и по чьей конкретно вине.
25 апреля 1986 года в 1 час 24 минуты раздались два взрыва на 4-ом реакторе, и он начал гореть.
Почему это могло произойти, я поинтересовался у некоторых пайщиков кооператива, которые в то время работали в Курчатовском институте. Как мне они объяснили, реактор подобного типа, как на Чернобыльской АЭС был настолько оснащён всевозможными блокировками для его пуска, при малейших неисправностях, что это вообще почти всегда исключало его пуск даже в штатном режиме.
Не удивительно, что часть излишне перестраховочных блокировок выводилась из действия, но это никак не могло привести к тому, чтобы произошла неуправляемая ядерная реакция.
Авария произошла, как ни странно при остановке реактора, для плановой проверки, во время снижения его мощности и соответственно со снижением интенсивности его охлаждения. Во время проведения этих работ из диспетчерской по распределению и расходу электрической энергии, находящейся в Киеве последовало указание, приостановить снижение мощности АЭС.
Было ли всё так на самом деле или это всячески постарались замять, но то, что система защиты при аварии была отключена, всё-таки стало достоянием печати, и обвинили во всём работников АЭС, а не ту систему, в которой им приходилось работать, при некомпетентном руководстве атомной энергетикой лицами из партийно-номенклатурной элиты.
Ради интереса, я решил поинтересоваться, спустя 20 лет, хроникой чернобыльской катастрофы, благо уже много было публикаций и страсти вокруг неё не улеглись до сих пор, поэтому и решил проверить действительно ли во время регламентных работ на энергоблоке, поступала команда из диспетчерской, прекратить снижение мощности атомной станции. И вот что, в одной из публикаций я выяснил:
25 апреля 1986г.
1.00. Начато постепенное снижение мощности реактора.
Это осуществлялось за счёт вывода управляющих стержней, что сопровождается уменьшением величины оперативного запаса реактивности (ОЗР), которая определяет способность системы управления безопасно управлять реактором
7.10. Оперативный запас уровня реактивности (ОЗР) меньше 15 стержней. Согласно «Регламента» для безопасной работы реактора требуется иметь в запасе не менее 26 стержней. С меньшим количеством стержней допускалось работать только с разрешения главного инженера атомной станции. Это требование персонал проигнорировал, как и то, что при снижении оперативного запаса реактивности до 15 стержней реактор должен быть немедленно заглушен.
Работа реактора с запасом реактивности ниже критического уровня продолжалась примерно до 14 часов, и реактор вполне мог взорваться и в течение этого времени.
И это не смотря на то, что менялись смены оперативного персонала, менялись начальники смены 4-го блока, сменились начальники смены станции и другое станционное начальство и, никто из них не поднял тревоги, как будто все было в порядке, хотя реактор уже находился на грани взрыва. Поэтому можно сделать вывод, что подобные нарушения на ЧАЭС, происходили постоянно.
13.05. Мощность реактора снижена с 3200 мегаватт до 1600.
Остановлена турбина №7. Питание электросистем реактора переведено на турбину №8.
14.00. Заблокирована система аварийной остановки реактора САОР.
В это время диспетчер "Киевэнерго" распорядился задержать остановку блока (конец недели, вторая половина дня, растет потребление энергии).
Реактор работает на половинной мощности, а система аварийной остановки реактора САОР так и не подключена вновь.
23.10. Диспетчер снимает запрет.
Персонал начинает снижать мощность реактора.
26 апреля 1986г.
0.28. Персонал атомной станции переводит реактор в режим электротехнических испытаний, переключая управление с системы локального автоматического регулирования на систему автоматического регулирования мощности основного диапазона.
Тепловая мощность реактора упала ниже 30 МВт, а нейтронная мощность упала до ноля и оставалась такой в течение 5 минут.
В реакторе автоматически начался процесс самоотравления короткоживущими продуктами деления.
Во всем мире в таких случаях реактор просто глушат, затем от суток до двух выжидают, пока реактор не восстановит свою работоспособность. А затем запускают его снова. Процедура эта
считается рядовой, и никаких трудностей для опытного персонала 4-го блока не представляла.
Не трудно понять, что процедура остановки и пуска реакторов АЭС занимает много времени, а в этом случае она ещё срывала выполнение программы электротехнических испытаний со всеми вытекающими для персонала неприятностями, и административными, и материальными.
1.00. Стремясь «быстрее закончить испытания», персонал станции, постепенно вывел из активной
зоны реактора управляющие стержни. Такой вывод стержней помог выйти на мощность и продолжить выполнение электротехнических испытаний.
Подобная ситуация предусматривается «Регламентом», по которому дальнейшие действия персонала по «подъему мощности блока после
кратковременной остановки» производятся только после устранения причин снижения мощности и только по письменному распоряжению начальника
смены станции в «Журнале ведения процесса» и в
«Оперативном журнале» старшего инженера управления реактором. И это требование «Регламента» также выполнено не было.
Мощность реактора удалось поднять до 200 мегаватт против предписанных программой испытаний 700-1000.
После подъема на мощность 200 МВт персонал включил систему автоматического регулирования мощности и помогал ей ручным управлением выравнивать распределение энерговыделения по
активной зоне реактора. Совместные действия системы автоматического регулирования и ручного
управления свелись к продолжению вывода управляющих стержней из активной зоны. Это должно было скомпенсировать продолжающееся
снижение мощности реактора из-за процессов самоотравления. Эта процедура на реакторах АЭС тоже обычная и ядерную угрозу может
представлять только в том случае, если вывести их слишком много для данного состояния реактора.
Однако вывод управляющих стержней, естественно, сопровождался уменьшением величины оперативного запаса реактивности (ОЗР),которая определяет способность системы управления безопасно управлять реактором.
Подняли мощность только до 200 МВт после провала по очень простой причине: до 700 МВт, согласно «Регламента», надо подниматься не менее получаса, когда работы было на полчаса, а такая мощность была не нужна ни для замера вибрации турбины, ни для эксперимента.
1.03. Начался эксперимент…
Специально пропускаются действия персонала АЭС, которые в различных источниках не синхронизируются по времени, и трактуются в широком диапазоне мнений, кто виноват – проектировщик станции, тот, кто её строил или тот, кто занимался её эксплуатацией.
1.23.40. Отдан приказ заглушить реактор.
Нажата вручную кнопка «Аварийной защиты» - АЗ.
1.23.43. Начался саморазгон реактора.
Тепловая мощность достигла 530 мегаватт и продолжала стремительно нарастать. Сработали две последние системы аварийной защиты - по уровню мощности и по скорости роста мощности. Но обе эти системы управляют выдачей сигнала АЗ-5, а он был еще 3 секунды назад подан вручную.
1.23.44. В доли секунды тепловая мощность реактора возросла в 100 раз и продолжала нарастать.
Давление в активной зоне многократно возросло. Это давление, преодолевая давление насосов, вытеснило воду обратно в подающие трубопроводы. Далее давление пара разрушило часть каналов и паропроводы над ними.
Это был первый взрыв.
Реактор перестал существовать, как управляемая система.
1.23.46. Газы, находившиеся в реакторе, соединились с кислородом воздуха, образовав гремучий газ, который из-за наличия высокой температуры мгновенно взорвался.
Это был второй взрыв.
Крышка реактора подлетела вверх, повернулась на 90 градусов и вновь упала вниз. Разрушились стены и перекрытие реакторного зала. Обломки реактора упали на крышу машинного зала и другие места, образовав около 30 очагов пожара.
Цепная реакция деления прекратилась.
В результате был уничтожен четвёртый энергоблок, заражена радиоактивными осадками окружающая среда в районе электростанции, стала необходимой эвакуация 116 тысяч человек, в том числе жителей двух городов: Чернобыля и Припяти. Погибло 30 человек, в том числе двое в момент аварии, а несколько сот других в результате облучения получили различные степени лучевой болезни.
Теперь стоит разобраться, зачем и для чего нужно было персоналу проводить эксперимент, который закончился взрывом 4-го блока ЧАЭС:
Из различных доступных источников известно, что после почти трехлетней эксплуатации 4-й блок должен был быть остановлен на средний плановый ремонт. Но, перед окончательной остановкой дежурному персоналу было поручено, провести испытания нового устройства в аппаратуре управления в одной из возможных аварийных ситуаций - внезапном отключении подачи электроэнергии из внешней сети, которая питает эту аппаратуру.
На современных АЭС для такого аварийного случая предусмотрен автоматический переход на электропитание от штатных дизель-генераторов. Но, чтобы они успели набрать рабочие обороты, необходимо было 40-60 секунд.
Чтобы обеспечить электропитанием аппаратуру системы безопасности в критический промежуток времени переключения электропитания, на старых реакторах применялись огромные аккумуляторные батареи, занимавшие несколько больших производственных помещений и дорого обходившихся в эксплуатации.
Позднее возникла идея использовать для этих целей тяжелые паровые турбогенераторы (ТГ) АЭС, которые, вращаясь по инерции после отключения внешней сети, смогли бы при помощи специальных устройств вырабатывать электроэнергию, достаточную для питания аппаратуры управления до тех пор, пока дизель-генераторы не войдут в рабочий режим.
Поэтому понятно стремление проектировщиков на вновь проектируемых блоках АЭС отказаться от аккумуляторных батарей и тем самым удешевить строительство блоков, а также уменьшить себестоимость самой электроэнергии после ввода блока в эксплуатацию.
Это и было причиной того, что на эксплуатационников возложили почётную обязанность испытывать различные модификации устройств выработки электроэнергии за счёт инерционного вращения турбогенераторов после отключения питания внешней сети (точнее экспериментировать с ними).
Когда дело касается подобных «пробных» испытаний, то мнение специалистов, что испытания на более профессиональном уровне следовало проводить бы на стендах завода, выпускающего турбины для АЭС, а не на действующем реакторе, игнорировались потому, что так было проще проектировщикам АЭС снять с себя всю ответственность, по подготовке программы испытаний.
Очередную усовершенствованную модификацию такого устройства предстояло испытать на 4-м блоке в ночь с 25 на 26 апреля 1986 года. Подобные испытания уже проводились на других блоках ЧАЭС с предыдущими модификациями, но они все они закончились без положительного результата, но оставалась крепкая надежда на конечный успех. Так что опыт проведения таких испытаний у персонала ЧАЭС был.
Специалисты «Донтехэнерго» предложили свою систему управления магнитным полем турбины, что обещало решить проблему энергопитания реактора при аварийном отключении подачи пара на турбину.
25 апреля предполагалось опробовать эту систему в работе, т.к. 4-й энергоблок в этот день все равно планировалось остановить для ремонтных работ.
Однако требовалось, во-первых, что-то использовать в качестве балластной нагрузки для того, чтобы можно было производить замеры на выбегающей турбине. Во-вторых, было известно, что при падении тепловой мощности реактора до 700-1000 мегаватт сработает система аварийной остановки реактора (САОР), реактор будет остановлен и невозможно будет повторить эксперимент несколько раз, т.к. произойдет его ксеноновое отравление.
Было решено заблокировать систему САОР, а в качестве балластной нагрузки использовать резервные ГЦН (главные циркуляционные насосы).
«Как отмечает Константин Павлович ЧЕЧЕРОВ (журнал «Техника-Молодёжи» № 9, 1997, содержание приводится в форме пересказа), что в эксперименте всё внимание было сосредоточено на реакторе и его системах защиты. И где-то на заднем плане оказалось электротехническое оборудование. Подобный подход, кстати, сохранился и впоследствии, при выяснении причин аварии.
Когда его группа из отдела реконструкции аварийных процессов, приступила к изучению «электротехники ЧАЭС», то оказалось, что двигатели главных циркуляционных насосов (ГЦН) имеют внутреннюю защиту. Если частота тока меньше 45 Гц, они отключаются, правда, не сразу, а через 30 с. Если же падает напряжение ниже 75% от номинального, отключение следует через 0,5 - 1,5с. Этого, похоже, никто не принимал в расчет, что и сыграло, в конечном счете, роковую роль.
Итак, в 1 час 23 мин. 04 сек. начался эксперимент. Подачу пара на турбину прекратили, и она стала тормозиться. Через 12 сек частота электропитания двигателей ГЦН, от тормозящейся турбины упала настолько, что сработала защита двигателей по частоте. При этом продолжало падать и напряжение. В 1час 23 мин. 39 сек. оно стало ниже 75% от номинального. И уже менее, чем через секунду отключились и перестали качать воду в активную зону четыре ГЦН. С этого момента и пошли необратимые процессы, приведшие уже через несколько секунд к аварии.
Здесь надо сделать небольшое пояснение, что АЭС - не лаборатория, а предприятие по производству электроэнергии, то есть «денег». Останавливать такой «печатный станок» ради эксперимента очень накладно. Поэтому для испытаний использовалось время, когда реактор выводится на планово-профилактический ремонт.
По программе работу следовало проводить на мощности 700 - 1000 МВт. Но оператор Л.Топтунов, из-за недостатка опыта, провалил мощность перед началом эксперимента почти до нуля. Чтобы не откладывать испытания на несколько месяцев, до следующего профилактического ремонта, руководитель программы А.С.Дятлов решил, как можно быстрей поднять мощность, для чего из активной зоны экстренно извлекли стержни - поглотители нейтронов.
Здесь опять надо пояснить: вода не только охлаждает активную зону, но и поглощает нейтроны. И в создавшихся условиях, когда извлекли стержни-поглотители, именно эта ее роль стала главенствующей.
Представьте: стержней-поглотителей нет, а подача воды упала. Следствие — почти мгновенный рост числа нейтронов. И если в идеале она должна закипать в самой верхней части активной зоны, отобрав тепло у всех ТВЭЛов (тепловыделяющих элементов), то теперь это происходило уже внизу активной зоны. То есть по трубам пошёл пар.
Поистине драматическая ситуация: с одной стороны из-за сильного роста числа нейтронов усилилось выделение тепла, с другой - из-за вскипания воды практически не было охлаждения активной зоны. Результат - разрушение её, а также строительных конструкций, трубопроводов и кровли машинного зала. Через 3-4 с после отключения защиты двигателей по напряжению все было кончено.
Между прочим, отмечает К.П.Чечеров, как это ни кощунственно звучит, результат эксперимента на ЧАЭС всё-таки был получен и время на переключение насосов установлено: оно не должно превышать 35 секунд!»
Есть всем известные загадки не столько на сообразительность, сколько на внимательность, в которой в самом начале закладывается её ответ:
«Допустим вы машинист. Ваш поезд состоит из 40 вагонов. Десять вагонов загружены углем, пять металлопрокатом, семь цементом, три пиломатериалами, четыре строительной техникой, шесть товарами народного потребления, девять трубами большого диаметра и один – пустой. Поезд отправился из Москвы в 8 часов утра и был во Владивостоке, через 11 дней в 17 часов московского времени. А теперь, когда вам всё известно о поезде, пункте отправки и назначения, а также, сколько времени он был в пути, ответьте, как зовут машиниста?»
В том случае, если вы предупредите, после первой фразы, что задача не такая простая, как кажется и лучше записать, из чего будет состоять железнодорожный состав, то большинство из тех кому будет предложена отгадать загадку, не сможет найти правильного ответа.
У меня по поводу расследования причин, которые привели к Чернобыльской катастрофе, сложилось впечатление, что скрупулезный посекундный анализ действий персонала, это как раз то, что отвлекает, от действительной причины аварии, которая лежит на поверхности.
Если отбросить в сторону, всё что, касается хода проведения работ на ЧАЭС 25-26 апреля 1986 года и обратить внимание, на некоторые детали, выявленные в ходе судебного разбирательства, то причина аварии, о которой спорят до сих пор, заключается исключительно в меркантильном интересе всех имеющих отношение к эксперименту лиц.
Ответ на причину Чернобыльской катастрофы (из того, что нам известно благодаря Н.В.Карпану) заключается, как ни странно в вопросах старшего помощника Генпрокурора СССР, а не в ответах подсудимых и главный из них был задан заместителю главного инженера ЧАЭС А.С.Дятлову:
Прокурор:
- Зачем нужно было издавать распоряжение о внедрении блока выбега? Какой в этом смысл?
Дятлов:
- Смысл, безусловно, был. Во-первых, на холостом ходу испытания прошли успешно. Во-вторых - было техническое решение ГИСа (главного инженера ЧАЭС Н.М.Фомина), которому я подчинился.
На слушаниях по этому делу (7.07 – 29.07.1987 в городе Чернобыле) ст. помощник Генпрокурора СССР Юрий Шадрин, также задал вопрос главному инженеру ЧАЭС т. Н.М.Фомину:
Прокурор:
- Кто послал телеграмму в Харьков на вызов специалистов и зачем? Кто решал вопросы об оплате испытаний? (больше 6000 руб.).
Фомин:
- Телеграмму посылал я, нужно было провести виброиспытания (турбогенератора) ТГ- 8.
Прокурор:
- Директор знал об оплате?
Фомин:
- молчит…
Из показаний старшего бригадного инженера «Донтехэнерго» Метленко Геннадия Петровича, проводившего эксперимент с новым блоком выбега:
- 24 апреля мы были на станции задолго до испытаний. Дело в том, что подключать свои приборы мы можем только тогда, когда блоку удовлетворена заявка на останов для ремонта. К подключению приступили в 0 часов 25 апреля. Потом испытания отложили до 21 ч. 00 м.
Руководство осуществлял Дятлов. Вначале были закончены испытания по вибрациям.
Председатель судейской коллегии Раймонд Бризе, член Верховного суда СССР:
– Мешало ли это Вам?
Метленко:
– В какой-то степени, да, так как часть станционного и нашего оборудования (приборы, насосы и т.д.) приходилось отключать, потом снова включать.
Председатель:
– Как Вы оцениваете условия работы, как нормальные или нет?
Метленко:
– Скорее как тяжелые. В какой-то момент даже думали время, выделенное на выбег, у нас взять и передать Чернобыльскому пуско-наладочному предприятию (или Харьковскому турбинному заводу). Примерно в 1час ночи 26.04 решили всё же отдать программу мне.
В 1.10 - 1.15 Дятлов (заместитель главного инженера ЧАЭС) начал всех торопить.
В 1.23 приступили к работе над программой. По команде моей: «Внимание, осциллограф, пуск» - она началась. Я смотрел за оборотами ТГ (при оборотах ТГ- 8 около 2500 начальник смены Александр Акимов дал команду старшему инженеру управления реактором Леониду Топтунову глушить реактор). Через несколько секунд раздался взрыв…
Прокурор:
– Нужно ли было отключать АЗ-5 по останову 2-х (турбогенераторов) ТГ?
Метленко:
– Нет, ни в коем случае. Мы говорили, что при нашей программе реактор нужно глушить.
Прокурор:
– Кто подал идею отключения САОР?
Метленко:
– Насколько я помню, об этом настойчиво говорил мне и Дятлову Александров (из Чернобыльского пуско-наладочного предприятия)…
Прокурор:
– Кто был заинтересован в проведении программы?
Метленко:
– Только ЧАЭС…
Прокурор:
– А нужен ли выбег?
Метленко:
– Я могу сказать однозначно, обязательно нужен.
Прокурор:
– Все команды Дятлова выполнялись беспрекословно?
Метленко:
– Да, думаю, что это было так.
Прокурор:
– Вы знали о снижении мощности?
Метленко:
– Да, что-то было в 00 час. 28 мин. Дятлов от пульта отошёл, вытирая лоб…
Защитник Дятлова:
– Кроме той ситуации, когда он отошёл и сказал: «Ух», были ещё тревожные моменты?
Метленко:
– Да, были. Например, при виброиспытаниях…
Дятлов:
– Был ли 26.04 (до аварии) разговор, в котором Вы сказали, что если сегодня не будет выполнена работа, то Вы будете требовать закрытия договора?
Метленко:
– Да, был, после споров с представителем Харьковского турбинного завода Кабановым…
А. Кабанов (инженер Харьковского турбинного завода):
- К 15 часам 25 апреля мы могли проводить испытания. Надо было проверить вибрацию на разных оборотах. Товарищи из «Донтехэнерго» готовились к своим испытаниям. Они нам мешали…
Материалы о ходе судебного разбирательства мной взяты из книги Н.Капрана «Чернобыль. Месть мирного атома», на котором автор присутствовал, но как он пишет, что не на всех заседаниях:
«…Местом проведения суда над обвиняемыми в Чернобыльской аварии был выбран город Чернобыль, так как по действовавшему в советские времена законодательству суд должен проходить близко к месту совершения преступления. Находится город в 12-ти километрах от атомной станции, так что его жителей эвакуировали ещё в первые дни мая 1986 года. Поэтому никто не мешал назначить процесс открытым, в зоне, въезд в которую был возможен только по пропускам.
После аварии этот городок неоднократно подвергался дезактивации. Центр подкрасили, обновленное дорожное покрытие расчертили свежей разметкой, и к июлю 1987 года административный центр зоны отчуждения оказался вполне готовым к проведению показательного «Чернобыльского суда».
Выбранный для его проведения Дом культуры был образцово отремонтирован. Внешний вид портили только навешенные на окна решетки и пристроенный к зданию маленький закрытый дворик, в который заезжал автомобиль с обвиняемыми.
На суде были гости - 60 человек советских и иностранных журналистов. Остальные места занимал персонал ЧАЭС, 30-км зоны и участники суда.
Начало первого заседания назначили на 7 июля 1987 года. Журналисты были допущены только на первое и последнее заседания, чтобы услышать лишь обвинительное заключение (в первый день) и приговор. Подробности и обстоятельства аварии обсуждались на рабочих заседаниях, вход на которые был открыт не всем.
Если не считать выходных, то суд продолжался 18 дней. Работа начиналась в 11 часов утра и заканчивалась в 19 часов. В ходе заседаний выступило 40 свидетелей, 9 потерпевших и 2 пострадавших.
Многие тогда ожидали, что материалы суда будут доступны всем, кто захочет узнать правду об аварии на ЧАЭС. Но в прессе и на телевидении появлялись лишь короткие сообщения о жаркой погоде в Чернобыле и успехах в борьбе за урожай. Так был создан ещё один информационный пробел, теперь уже в судебной части истории аварии…
Следует обратить особое внимание, читая книги (разные издания) и очерки Н.В.Карпана, на его имеющееся в них заявление:
К сожалению, во время суда я не был освобожден от своих служебных обязанностей на ЧАЭС, поэтому некоторые рабочие заседания мною не стенографировались и в очерке не приведены…».
Для меня совершенно неважно, существует ли полная профессиональная стенограмма судебного заседания или нет, потому что не зря говорят, «убедиться, что мясо тухлое, его не обязательно пробовать, достаточно понюхать».
Достаточно и того, что нам стало известно о руководящем составе ЧАЭС:
Директор Брюханов В.П. - подписал ввод 4-го энергоблока в эксплуатацию после строительства без проведения испытаний, которые привели к Чернобыльской катастрофе, причём, что не мало важно, 31 декабря 1983 года.
Это в то время было настолько типично, что к концу года принимались вообще недостроенные полностью объекты, как кооперативный дом, в котором, только, когда я стал председателем кооператива, узнал, что во время приёмки государственной комиссией в декабре 1974 года, ещё отсутствовали два верхних этажа. Но это не значит, что после приёмки дома его начали сразу заселять. Заселять его начали только после окончательного строительства, правда, подключив дом к временной схеме электроснабжения через кабель, подвешенный к одному из торцов здания, да так, что его постоянно раскачивало ветром, и било по стене до тех пор, пока он не взорвался.
Так нечего было удивляться, как судье во время Чернобыльского процесса и спрашивать, почему директор АЭС подписал акт приёмки 4-го энергоблока, без каких-то испытаний – он бы его подписал бы даже и без ядерного реактора, чтобы не портить ежегодные показатели работы его ведомства и не лишиться причитающихся за это премий.
Главный инженер Фомин Н.М. – имел заочное высшее образование, не имеющее к физике никакого отношения, и на вопрос во время суда, - «на что вы надеялись, выполняя обязанности главного инженера станции», - ответивший, что «на эту должность не просился», но, когда «предложили, согласился», только «попросив директора подбирать ему заместителей из физиков». Директор и «подобрал» на должность одного из заместителей главного инженера - Дятлова А.С.
И в этом нет ничего удивительно, стал же главным инженером объединения «Мослифт» А.К.Прокофьев, специалист по троллейбусным двигателям, которому Генеральный директор Егоров И.Е. подобрал заместителем главного инженера Корнеева А.А., работавшего ранее в ЦПКБ по лифтам. Так что фактически все технические вопросы, связанные с эксплуатацией лифтов, решал заместитель главного инженера с формального одобрения главным инженером, и почему такого не могло быть на ЧАЭС?
Заместитель главного инженера - Дятлов А.С.
В своих воспоминаниях «Чернобыль. Как это было», всю вину сваливает на разработчиков ядерного реактора, не предусмотревших, что на малой мощности он может стать неуправляемым.
Ему вторит, не снимая с него вины, в своём капитальном труде «Чернобыль. Месть мирного атома» ЧАЭС Карпран Н.В., работавший во время аварии в отделе ядерной безопасности, явно не рядовой работник этого отдела, если после взрыва реактора, он был назначен там заместителем главного инженера по науке и ядерной безопасности.
И сразу, только из воспоминаний, напоминающих покаяния, этих двух компетентных работников ЧАЭС напрашивается вывод, а произошла бы Чернобыльская катастрофа, если бы соблюдался «Регламент по управлению реактором»?
К сожалению, на такой вопрос никто до сих пор не потребовал однозначного ответа. Все разглагольствования, что всё равно бы где-нибудь подобный реактор с существующими в нём недостатками взорвался, это ответ, оправдывающий преступную халатность, как самого Дятлова, и как не может показаться кому-то странным, и самого Карпана.
Этот правдоискатель, который сам работал на ЧАЭС, рассуждая, как посторонний наблюдатель, не приводит в своей книге ни одного документа, где он сам лично обращался в вышестоящие органы, ответственные за безопасную эксплуатацию объектов ядерной энергетики, с предупреждением, что ядерные реакторы на ЧАЭС, представляют какую-либо угрозу.
Будь г-н Карпан действительно порядочным человеком, он бы не стал, после отрицательного ответа на своё письмо продолжать работу в должности, на которой он не состоянии ничего предотвратить, отвечая за ядерную безопасность ЧАЭС, на уровне своего служебного положения…
Теперь, когда прошло 32 года после Чернобыльской катастрофы можно однозначно сказать, что в Правительстве господина Путина, много лиц, которые отвечают за безопасность населения России, которым нельзя даже доверить организацию утилизации бытовых отходов.
Новость размещена: Минск, Могилёв, Псков, Новгород, Болхов, Мценск, Карачев, Санкт-Петербург, Москва