Роман Курцын: «Девушка бросила меня потому, что я носил дешевую куртку»
«Помню, в юности я чистил кроссовки зубной пастой, чтобы «платформа» была белее: позволить себе...
«Помню, в юности я чистил кроссовки зубной пастой, чтобы «платформа» была белее: позволить себе новую обувь чаще чем раз в год я не мог. Дед-кузнец Саша, копией которого я вырос, научил меня шить обувь. Чтобы быть модным, я нашел старую куртку и сделал из нее кроссовки: позавидовал старшекласснику, носившему кроссы, привезенные из-за бугра. Я страшно собой гордился и всем рассказывал, что это из магазина», — вспоминает актер.
— На днях выходит в прокат фильм «Одиннадцать молчаливых мужчин», где вы сыграли роль легендарного вратаря Алексея Хомича. Какие у вас впечатления от съемок?
— Потрясающие! Алексей Пиманов, собрав нас накануне, сказал: «Ребята, мы снимаем красивое кино про красивых людей». Так и получилось, это невероятно красивый фильм. История про тех, кто не умел проигрывать — не то что войну, но даже футбольный матч. Хотя в то время страна только выкарабкивалась и восстанавливалась, наши спортсмены все равно выигрывали. Я много готовился к роли Хомича. Мой герой, как и я, родился 14 марта, и мне кажется, это некий знак. Вратари в то время были огромными двухметровыми мужиками, а Хомич — низкорослый и коренастый, но при этом невероятно прыгал, не зря его называли тигром. Изучая хронику, я видел, как он ловил мяч, крутил сальто и уходил в кувырок. Я вообще не понимаю, как можно выжить после этого. Команда динамовцев, про которых мы сняли наше кино, — это история и про то, как сегодняшний футбол отличается от футбола того времени. Игроки просто не могли себе позволить валяться на поле и корчиться от боли: на трибунах за них болели фронтовики — они бы такого не поняли. (Смеется.) Нынешние футболисты, при всем моем к ним уважении, совершенно другие. Иногда мне кажется, что по-актерски они играют лучше, чем, например, я. (Улыбается.)
— Повторяя его прыжки, вы-то не травмировались?
— Без этого не обошлось. В последний съемочный день у меня разорвалась грудная мышца. Я упал на локоть и услышал хруст в районе груди, но не придал этому значения. Подумал: наверное, связку потянул, и доиграл до конца смены. А потом снял костюм — толстый вязаный свитер (в таких играли вратари) — и увидел, что грудная мышца словно уменьшилась и куда-то провалилась. Друзья повезли меня в больницу, где мне сделали операцию. А после в отеле мне наполнили льдом ванну, куда я тут же залег, потому что был весь в синяках и с только что пришитой мышцей.
— Роман, коллеги про вас говорят, что вы невероятно дисциплинированный человек. Это правда?
— Исключения бывают, но в целом да. Обычно я, как дурак, приезжаю на встречу не просто вовремя, а сильно заранее. Я просто люблю хорошо и качественно делать свою работу. Конечно, в кино ты не застрахован от многих моментов, но ответственным быть надо. Вот, например, режиссер Марк Горобец говорит правильную вещь: «Кино — это уметь решать проблемы».
— Проблем на съемочной площадке действительно всегда хватает. Вы когда-нибудь перечите режиссеру?
— Скажем так, я на площадке всегда что-то предлагаю. Но все-таки актер не знает всего замысла, для того режиссер и нужен, что у него в голове сложена полная картинка, он понимает, для чего какая сцена, что и как работает. А мои предложения — они могут как помогать, так и мешать. Но я никогда не стесняюсь высказывать свое мнение. Пару раз я имел дело с довольно вредными режиссерами, которые говорили: «Нет, никаких предложений мне не надо, вот здесь надо встать, повернуть голову. Здесь, на этой фразе, подойти к этому стулу, сесть на него, сказать вторую фразу и развернуться вот так, и никак иначе». Не могу назвать этот опыт хорошим. Я потом смотрел фильм и понимал, что режиссер таким образом просто «кастрирует» героя. А в тех проектах, которые я могу назвать своими самыми успешными, режиссеры давали мне шанс, говорили: «Ты делай что хочешь, а там посмотрим». Например, так поступал Роман Каримов в фильме «Гуляй, Вася!», за что ему большое спасибо.
— У вас уже немало наград на разных конкурсах и фестивалях. Как думаете, это повод «водрузить на голову корону»?
— Какая корона? Я просто пашу, я пахарь, кино — это моя работа. Ты сделал дело и получил награду. Либо, наоборот, тебя обругали. Но это же как в спорте. Участвуешь в чемпионате России, тебе дали медаль, и ты такой: «Да, я это сделал». И сразу дальше надо трудиться и быть лучшим, иначе через несколько месяцев придет кто-то моложе тебя, сильнее, тот, кто больше поработал. Некогда почивать на лаврах, во всяком случае лет до восьмидесяти.
— Есть ли среди молодых актеров те, которых вы считаете своими потенциальными конкурентами?
— Думаю, нет. В том смысле, что у меня нет боязни конкуренции. Есть сильные «противники», но их нельзя бояться. Вот я работал с Алексеем Гуськовым — глыба же. Или с Эммануилом Виторганом — он уже всем все доказал, и мои награды рядом с этим мало чего стоят. Я не то чтобы пристраиваюсь и говорю: «Извините, я тут рядышком постою». Наоборот, такое партнерство для меня — возможность доказать, что я достоин быть наравне. Когда ты оказываешься на одной площадке с таким человеком, понимаешь, что не имеешь права обделаться. И испытываешь большую благодарность, если получаешь от именитого партнера признание. При этом я не очень-то чувствую себя популярным актером. Мне кажется, что я, по большому счету, только начал свой путь. В марте мне исполнится 37, а где-то в 35 у меня, по ощущениям, словно открылась какая-то новая чакра. Я превратился из пацана в мужчину. Хотя в жизни я по-прежнему одеваюсь как тинейджер: кепка, капюшон.
— Узнают в таком виде на улице?
— Как это ни странно — да, даже если я в маске. Я удивлялся — почему, но мне все разъяснила моя жена. Она говорит: «Ром, твое тело, твоя походка, то, как ты ведешь себя, — все это очень характерно и узнаваемо». Есть актеры, которых можно просто по губам узнать, даже если все остальное лицо будет закрыто. Вот Константина Хабенского, с которым мы вместе снимались в фильме «Огонь», можно узнать даже по форме ушей. Хоть как ты замаскируйся, но уши-то не спрячешь.
— Кстати, как вам работалось с Хабенским?
— Классно, мы подружились. Он мегапрофессионал, очень крутой. Честный по отношению к профессии, а для меня это важно. Стать его другом непросто. Для того чтобы он с кем-то начал общаться на «ты», должно пройти время. Но в нашем случае мы сыграли в кадре несколько сцен, и он начал мне говорить «ты»: «Рома, привет, дорогой». Он принял меня, и это классно. Сейчас мы созваниваемся, поздравляем друг друга с Новым годом, с днем рождения. Безусловно, для меня это важно. Когда человек, которого ты уважаешь за его поступки, за то, что он делает в профессии и что говорит, признает тебя равным — это очень круто.
— Роман, вы крайне редко говорите о личной жизни. Почему?
— Слушайте, кино — это кино, а твоя жизнь — это твоя жизнь. Не люблю выпячивать семейную жизнь напоказ. Я ненавижу ток-шоу, на которые приходят актеры и начинают полоскать белье, я называю это мозгодеркой. И мне бывает стыдно за мою профессию, когда коллеги выставляют свою личную жизнь. Почему раньше, в советское время, артистов называли «звездами кино»? Потому что до них было не дотянуться. У меня мама собирала календарики с их фотографиями, а для меня это были люди голубых кровей. Никто не знал, что творится у них в личной жизни, напились они или нет, с кем и зачем живут. Их знали по ролям, ну иногда они могли появиться на новогоднем «Огоньке»… Вот поэтому я и не хожу на ток-шоу: я считаю это предательством профессии. Ее смысл — быть примером, а не выставлять напоказ личное. Говорят, нет плохой рекламы или плохого пиара, но мне кажется, это неправильно. У нас так принято в семье, мы просто не затрагиваем личную жизнь. Никто не знает, как выглядят мои дети, как их зовут.
— Но вы же сами выставляете их фото в «Инстаграм», пусть и спины.
— Но при этом никто ничего о них не знает. Чем они живут, как учатся.
— Раз уж мы говорим об этом: как?
— Они учатся в простой школе, не кичатся родителями, у них нормальное детство. Да, среди знакомых актеров есть те, кто показывает детей, они даже ведут блоги, где пишут: «Я сын того-то». Для меня это немножко странно… Не тому меня учили родители.
— Я надеюсь, не сочтете вторжением в личную жизнь, если я спрошу: вы своих детей приучаете к спорту?
— Конечно. У меня сын каратист, недавно он защитил зеленый пояс, и это очень круто. Я для него — пример, но это не значит, что если я спортсмен, он тоже должен им быть. Просто ему это нравится. Парень должен быть сильным, физически развитым, его энергию нужно пускать в правильное русло. У меня в детстве не было вообще ни одной свободной минуты, я посещал все кружки, все спортивные секции, но это была моя инициатива. Так же происходит и у моих детей: куда-то ходить — это их решение. Я могу только помочь, отвезти, привезти, договориться. У них нет социальных сетей, они не сидят в интернете, не лазают в «Ютубе», они не смотрят телевизор, разве что выборочно, хорошие мультики.
— Это папин запрет или мамин?
— Скорее мой. Да это даже не запрет. Мы ничего не запрещали, само собой сложилось. Наверное, это идет из моего детства: мы строили плоты, ловили лягушек, ходили на рыбалку, играли в футбол, посещали кружки. И я хотел, чтобы у детей было похожее детство.
— Если бы вы сейчас имели возможность обратиться к самому себе в детстве, что бы вы сказали?
— Я бы сказал: «Ничего не бойся». В детстве в некоторых ситуациях я не всегда понимал, для чего мне даются трудности. Но через эти трудности и формировался мой характер. Не было бы их — я, может, вырос бы слабаком. Еще я бы сказал себе: «Купишь ты себе новые кроссовки, не волнуйся». Носить было нечего. Я ходил в школу в материнских сапогах и в женской шубе, а перед уроками переобувался в сменную обувь. Однажды парни из параллельных классов увидели это и избили меня жестко. После этого я и занялся спортом. Понял, что даже в маминых сапогах с каблуками надо уметь драться. В результате я привык к жестким тренировкам и травмам, и на мне все заживает как на собаке. Случилась и личная драма — девушка бросила меня из-за того, что я носил дешевую куртку...
А насчет кроссовок помню, как я чистил их зубной пастой, чтобы «платформа» была белой, как на новых: позволить себе новую обувь чаще чем раз в год я не мог. Мы жили довольно бедно, но не жаловались. Мой дед-кузнец Саша, копией которого я вырос, научил меня шить обувь. Чтобы быть модным, я как-то нашел старую куртку и сделал из нее кроссовки: меня одолевала зависть к старшекласснику, который носил кроссы, привезенные из-за бугра. Я страшно собой гордился и всем рассказывал, что это из магазина. С тех пор точно знаю, что не пропаду. И теперь, когда могу позволить себе пойти в магазин и купить любые кроссовки, я знаю, что «обертка» важна в последнюю очередь.
Статьи по теме: