Галерист Сергей Попов: «В России оказалось заперто много денег, и часть из них перетекли в искусство»

Сергей Попов — известный галерист, искусствовед, а также основатель галереи pop/off/art, специализирующейся как на классиках современного искусства — вроде Эрика Булатова, чья недавно открывшаяся выставка «Exit — Exit» стала первым показом мастера не в музейных, а в галерейных стенах — так и на восходящих звездах. В разговоре с «Культуроманией» Сергей Попов рассказал о новых поколениях коллекционеров, о рисках работы с молодыми художниками и об арт-рынке в регионах. 

— Галерист с искусствоведческим образованием — редкая история. Расскажите о своем пути. 

— Галеристы и не должны быть искусствоведами. Мой случай — совпадение разных обстоятельств. Изначально я получил искусствоведческое образование, тогда же, в начале 90-х, стал коллекционировать работы и одновременно дилерствовать. Действовал путем проб и ошибок. Сориентироваться в искусстве мне помог художник Олег Ланг, с наследием которого наша галерея продолжает работать до сих пор. Еще я активно общался с художниками старшего поколения — с Алексеем Каменским и Борисом Козловым, они тоже были моими наставниками. В нулевых работал в Третьяковской галерее, окончил аспирантуру в Государственном институте искусствознания, где у меня были выдающиеся учителя — Глеб Поспелов, Григорий Стернин. Сейчас искусствоведческое образование считается необязательным — многие верят, что можно быстро получить профессиональные знания. Но для меня быстрые знания равны поверхностным. Искусствознание — это база: как умение считать деньги, если работаешь в экономической сфере. Но при этом важно учитывать, насколько искусство вовлечено в социокультурные процессы: рассматривать его через призму социологии, антропологии, истории, философии. Искусство само по себе не имеет ценности — ее нужно обязательно присвоить, и этим занимаются внешние по отношению к искусству инстанции: они должны быть отделены от художника, иначе каждый сможет объявить себя гением. Поэтому тексты для выставок нашей галереи пишут не только искусствоведы, но и антропологи и философы. 

— Вы работаете и с молодыми художниками. Как отбираете? Ведь если автор не успел состояться, риск довольно велик. 

— Нужно всегда сопоставлять молодых художников с аналогичными явлениями в русском искусстве, а также — с международным контекстом. Для этого необходима насмотренность, поэтому мы постоянно ездим по ярмаркам и выставкам по всему миру. Могу сказать, что российские авторы сейчас в неплохой форме — многие выглядят достойно на международном уровне. Но, конечно, важно анализировать, как художник работает в течение долгого времени. В этом смысле ошибки с молодыми художниками неизбежны, поскольку они — нестабильные культурные единицы: в их случае недостаточно даже дистанции в 10 лет. Они могут сорваться, прекратить карьеру, у них может начаться долгосрочный кризис. Сейчас это происходит на наших глазах: многие разъехались, и в отсутствие постоянной работы сильно рискуют своей карьерой. Когда нет возможности делать выставки, участвовать в биеннале, регулярно продавать работы на аукционах, проблемы могут возникнуть даже у самого упертого художника. К тому же среди молодых авторов невероятно высокая конкуренция: идет битва за место под солнцем. Наша галерея старается обезопасить себя в этом смысле: мы не рассматриваем портфолио и не проводим опен-коллов. При этом несколько человек из нашей команды пристально следят за ситуацией и выбирают художников, с которыми мы сможем работать долго: так в нашей галерее появляются новые лица. Могу назвать несколько имен: Иван Новиков, Иван Симонов и Василий Кононов-Гредин. Мне кажется, они входят в число важнейших художников молодого поколения. Несколько лет работала pop/off/art lab: платформа для перспективных художников, в рамках которой у нас не было контракта с авторами — мы предоставляли им высокую степень свободы. Теперь мы решили ее переформатировать. 

— На недавней ярмарке blazar цены на произведения молодых авторов оказались неприлично высокими, тем не менее, работы охотно покупали. Участники Cosmoscow тоже отмечали оживление арт-рынка. С чем, на ваш взгляд, это связано? 

— Мы почувствовали высокую активность еще в прошлом году. Это положительный эффект закрытия рынков: в России оказалось заперто много денег, и часть из них перетекли в искусство. Многие коллекционеры не отвлекались не только на покупку международного искусства, но и на приобретение luxury брендов в Милане и Париже. Нынешний бум коснулся и сегмента антиквариата, и сегмента шестидесятников — что мне кажется абсолютно оправданным, ведь они реализовывали свои задачи на мировом уровне. Еще один фактор: российское искусство долгое время готовилось к тому, чтобы стать модным и востребованным и, наконец, это время пришло. Многие поняли, что хотят проводить свое время с искусством, что им важно видеть его в офисе или дома, дарить друзьям. Не думаю, что это уникальная ситуация — скорее, мы находились в уникальной ситуации все предыдущие годы, когда сетовали, что у нас прекрасное искусство, но им мало интересуются. А сейчас рынок начинает подстегивать сам себя: вовлечено множество акторов, у них есть возможность для приобретения работ, возникает петля ажиотажного спроса, который в свою очередь привлекает еще больше акторов. Я называю это правильной пирамидой. В Китае, например, подобный спрос породил невероятные цены: работы ныне живущих художников в самом высоком сегменте стоят десятки миллионов долларов — примеры тому Цуй Жучжо, Чэнь Ифэй. В целом, в Китае, Южной Корее, Индии, Турции, Арабских Эмиратах происходят процессы, аналогичные нашим. И мы за несколько лет, вероятно, сможем выйти на уровень индийского или турецкого арт-рынков. Сегодняшние условия — в частности, изоляцию — я считаю сложными, но интересными для работы. И своими ближайшими конкурентами вижу крупные галереи с рынков тех стран, у которых получилось интегрироваться лучше, чем у нас: это индийские, турецкие, польские галереи. 

— Не раз высказывалось мнение, что в российских регионах нет арт-рынка и он никогда не появится. 

— Я категорический противник подобного мнения. Наша галерея опровергает его делом: мы входим в число тех, кто участвует в становлении рынка в ряде регионов. Впрочем, есть регионы, где все развивается и без нашего участия — например, Краснодар, где одно время был собственный аукцион, а также коммьюнити коллекционеров, которые поддерживали местных художников и даже изредка покупали работы авторов из других регионов. Еще можно вспомнить Нижний Новгород, где невероятно активное коммьюнити коллекционеров, задающее планку для остальных регионов. Среди публичных лиц могу назвать супругов Георгия Смирнова и Елену Тальянскую, супругов Коренченко. Они поддерживают и совсем юных художников — это как венчурный бизнес. Например, Смирнов и Тальянская открыли резиденцию при «Галерее 9Б»: у них и раньше была резиденция, а теперь появилась мастерская исключительно для нижегородцев. И некоторые художники там — вчерашние школьники, им буквально по 18 лет. Без меценатской поддержки им бы пришлось сложно — ведь производство искусства требует средств. Художник не может быть нищим, это глупый миф: не понимаю, откуда он взялся. В качестве примера ссылаются на Ван Гога, но ведь его произведения выкупал брат — достаточно состоятельный для дилера. 

— Чем молодые поколения коллекционеров отличаются от коллекционеров 1990-х? 

— Надо определиться, кто такой коллекционер: если ты просто купил несколько вещей, ты еще не стал коллекционером. Самое просто определение — когда ты продолжаешь покупать произведения искусства после того, как закончилось место на стенах. Сегодняшний коллекционер, безусловно, омолодился: есть 20-30-летние, хотя их пока немного. Все-таки необходимы серьезные средства, которые обычно появляются после 30-35 лет. Подавляющее большинство — бизнесмены либо топ-менеджеры крупных компаний. Кроме того, в искусство стали заходить сами коммерческие структуры — это тоже важный тренд. Крупные банки приучают своих «прайветов» к приобретению искусства, а компании ищут возможности для коллаборации с художниками. Девелоперы делают целые парки с паблик-артом — здесь можно отметить опыт MR Group и «Группы ЛСР». Мы все ждем открытия бульвара Весниных в районе «Зиларт», где будет установлена огромная паблик-арт скульптура в виде снежинки. Кстати, сам район, где улицы названы в честь важнейших художников и архитекторов русского авангарда, заслуживает внимания нашей творческой среды. Пить кофе на улице Кандинского было моей мечтой, и теперь она сбылась. 

Вернемся к современным коллекционерам: это интеллигентные люди, которые осознанно подходят к собирательству, многие уделяют серьезное время дополнительному образованию. Они невероятно интересные, со своей точкой зрения на самые разные вопросы. Среди наших коллекционеров, например, много людей с математическим, физическим или инженерно-техническим образованием. Это свидетельствует не о союзе физиков и лириков, как в 60-е, а, скорее, о том, что представители подобных профессий свободно чувствуют себя в бизнесе. При этом бизнес-стратегическое мышление вместе с техническим бэкграундом позволяет им видеть в художниках своих людей. Художники ведь не просто создают произведения искусства, но придумывают целые миры и соединяют в своей деятельности разные концепты. В чем-то это напоминает бизнес и науку, и с этой точки зрения коллекционерам бывает интересно общаться с художниками. Кроме того, в сфере покупки искусства сейчас довольно много представителей творческих профессий, селебритиз. Несколько лет их было неприлично мало, но постепенно ситуация исправляется. В числе серьезных коллекционеров, например, — Тимати, Андрей Малахов и Ксения Собчак. 

Есть целый ряд крупных коллекционеров, которые представляют собой общественное достояние — как Сергей Лимонов, Денис Химиляйне, Наталия Опалева. Но многие на самом деле избегают публичности. В нашей галерее число непубличных коллекционеров исчисляется сотнями. Думаю, есть и другие галереи, где идет речь о десятках и сотнях коллекционеров, причем, это другие люди — наши круги почти не пересекаются. Мы постоянно видим новых людей, и я не всех знаю лично. Активность нашей галереи стала столь высока, что продажи давно идут без моего непосредственного участия: в команде есть несколько человек, отвечающих за них — прежде всего, наш директор Серафима Кострова. И это огромное благо для всех нас: ведь если галереи не растут, значит, с бизнесом что-то не так. 

— Ваша галерея часто сотрудничает с музеями: в Музее AZ сейчас идет выставка «Зверев/Михнов-Войтенко. Секунда, умноженная на вечность», в Московском музее современного искусства — «Ростислав Лебедев. Жесткие склейки». Как готовятся такие выставки? 

— Мы всегда делаем по три-четыре музейных проекта в год. Особенно нас интересует показ художников в регионах. Порой кажется, что там какая-то своя история искусства, где нет абсолютных классиков, к которым мы привыкли в Москве — потому что их там никогда не показывали. И одна из наших задач — исправлять подобные искажения и показывать важных художников в регионах. Мы дружим с директорами разных музеев и надеемся, что их число будет расти. Подобные проекты — затратное дело, но мы все равно стремимся проводить их. Идеальным кейсом я считаю показ Николая Касаткина — это сложный классик, которого мало знали, поскольку его работы нужно смотреть вживую — в репродукциях они не считываются. Мы организовали выставку в Третьяковской галерее и большую ретроспективу в «Манеже», а потом повезли ее в тур по четырем городам — Костроме, Красноярску, Перми и Нижнему Новгороду. Каждая из них была неповторимой: это был грандиозный кураторский концепт, для которого искусство пересобиралось заново. И зрители, приезжавшие на эти выставки из столиц, удивлялись — словно каждый раз видели нового художника. Незадолго до финальной выставки в нижегородском «Арсенале» Касаткин умер. И когда мы открывали выставку, были, конечно, слезы, но одновременно — понимание, что мы сделали все, что возможно для показа искусства Николая Касаткина. 

Что касается Евгения Михнова-Войтенко, то наша галерея год назад начала эксклюзивно работать с его наследием. Я давно знал творчество этого художника: его кейс непростой в том смысле, что он умер 35 лет назад, и много работ разошлось по рынку. Но в процессе подготовки выставки мы выходили на коллекционеров, о которых узнавали случайно. Так удалось получить несколько хороших работ, о существовании которых мы не подозревали. Что касается взаимодействия Зверева и Михнова — по всей видимости, они не общались, но сопоставление их творчества может вызвать множество интересных ассоциаций. Можно дальше представить русских шестидесятников, показанных рядом с зарубежными звездами, Михнова-Войтенко — с тем же Поллоком. Любопытно, что Михнов начал работать в ключе современного искусства в том же году, когда Поллока не стало. Вообще выставка Михнова в Москве — первый музейный показ, а также открытие этого художника для московской публики. Это говорит о том, что мы до сих пор не вполне знаем наших героев. Мы без сомнения будем показывать его дальше — прежде всего, в региональных музеях. 

Выставку Ростислава Лебедева мы готовили несколько лет — она переносилась из-за пандемии, смены кураторской концепции, но все-таки открылась. Соц-арт сейчас показывать сложно, но необходимо, потому что если раньше он был вызовом государству, то сейчас скорее стал панацеей от двоемыслия и культурного бездушия. Лебедев входит в число абсолютных классиков соц-арта — наряду с такими художниками, как Борис Орлов, Леонид Соков, Александр Косолапов — и в этом смысле мы как галерея исполняем долг, показывая тех, кто безусловно должен быть показан. Произведения Лебедева помогают нам понять, какая степень бескомпромиссности мышления стояла за работой некоторых художников, которым было запрещено выставляться в те годы. 

— У вашей галереи недавно открылся филиал. Где он находится и зачем он нужен? 

— Он открылся в середине декабря. Это маленькое пространство — бывшая проездная арка, давно заложенная: открытый кирпич XIX века, высокие потолки. Находится в модном месте, на Патриарших прудах — в Большом Палашёвском переулке. Кругом исторические места, связанные с художниками — это и Трехпрудный переулок, где был знаменитый сквот, и дом Наталии Гончаровой. Мы стали единственной галереей со вторым пространством. Собираемся сфокусироваться там на показе XX века. Наша галерея начинает работать с наследием Михаила Рогинского, и оно будет впервые показано именно на этой камерной площадке. 

— Расскажите о вашей собственной коллекции 

— Мы с женой в этом отношении пока достаточно закрыты. Прежде всего, не хотим, чтобы коллекция — в которой есть произведения художников нашей галереи — влияла на предпочтения наших коллекционеров. Могу сказать несколько слов о работах тех авторов, которые не входят в число художников галереи. Мы ценим концептуальное, интеллектуальное искусство. Недавно у нас появилась работа Иры Кориной, и мы рассчитываем приобрести еще несколько вещей. Стараемся следить за совсем молодыми художниками, поддерживать их: так в нашей коллекции появились нижегородские авторы, которые сейчас только набирают популярность — Никита Пирумов и Иван Белов. Нам повезло купить ключевые работы Вани Белова с его первой выставки: очень важно смотреть первые значимые проекты художников. Мы любим Ульяну Подкорытову, и недавно приобрели ее большую работу. Еще купили очередную вещь Никиты Алексеева: у нас в коллекции несколько его вещей, и нам интересно, когда собрание одного автора образует какую-то свою линию. Нам важны созвучия и тематические совпадения, которые, правда, никто не видит, кроме членов нашей семьи. Я как раз топлю за то, чтобы коллекционеры пестовали в себе эти интимные отношения с коллекцией — о которых никто не знает, кроме них самих. Могу только сказать, что одна из наших линий — это подарок на день нашей свадьбы: мы покупаем одну вещь в коллекцию, на которую мы оба должны дать согласие. Насчет других линий: наша дочь — а ей 13 лет — тоже начала коллекционировать. У нее пока нет для этого финансов, но она имеет право иногда выбирать работы. Мне кажется, это интересные тренды, которые кто-то может спроецировать на себя или придумать что-то новое. 

Ксения Воротынцева 

Фото: предоставлено галереей pop/off/art, публикуется с разрешения правообладателя. Автор Роман Коновалов