Режиссер Яна Скопина — о фильме «Скоро кончится лето», Сергее Соловьеве и феномене казахского кино
30 октября в Санкт-Петербурге состоялась премьера фильма «Скоро кончится лето», действие которого разворачивается жарким летом 1990 года, когда в воздухе витает предчувствие глобальных перемен. Режиссер Яна Скопина в комментарии для «Слово и Дело» рассказала, как создавался фильм, как на нее повлиял ее учитель Сергей Соловьев и почему русскому зрителю нужно познакомиться с казахским кино.
— Название фильма «Скоро кончится лето» отсылает нас к песне Виктора Цоя. Почему именно эта песня? Ведь у нее особенное настроение, она отличается от других песен Цоя. Как это отразилось в вашем кино?
— Это хороший вопрос. Дело в том, что это одна из последних песен Цоя. В ней он поет о том, что больше нет надежд. Как мне кажется, это его глубокое ощущение. И это очень важно для сценария, потому что в конце фильма Цой погибает. Когда мы писали сценарий, было другое название. Однако в процессе съемок мы поняли, что это в первую очередь история про лето. Песня называется «Кончится лето», а строчка — «Скоро кончится лето».
Это последнее лето юности главного героя. Последнее лето жизни Цоя. Последнее лето перед развалом Советского Союза. Ощущение скорых перемен, которых все так ждали. И эти перемены случились — может быть, не совсем такие, какими их представляли. Но мне было важно с помощью названия рассказать об этом.
— В одном из интервью вы сказали, что Сергей Соловьев в свое время набирал во ВГИКе курс казахстанских студентов. Почему тогда он сделал ставку именно на кинематограф Казахстана?
— Это была середина 1980-х. Тогда был достаточно серьезный подъем кинематографа, и возникла необходимость обучать регионы и союзные республики. Выбор пал именно на Казахстан. Есть вероятность, что ему просто предложили это сделать. Я не думаю, что у него была какая-то особая мечта — воспитать новую казахскую волну. Но у него вообще так бывало в жизни — какие-то классные случайности, которые потом переворачивали его жизнь и переворачивались сами, являясь чем-то другим.
Набрав казахский курс, он поехал в Алма-Ату. На улице он встретился с Рашидом Нугмановым, который на тот момент вообще был архитектором. Это перевернуло его судьбу, потому что именно Рашид Нугманов привел к нему Цоя. Рашид Нугманов показал ему материалы своего фильма «Йа-хха», и для Соловьева открылся новый дивный мир рок-музыки и арт-проявлений.
— Рассказывал ли вам Сергей Александрович что-нибудь про самого Виктора Цоя?
— Да. На самом деле, Цой периодически ходил к нему на мастерство, даже ставил какие-то постановки. В свое время Рашид говорил Соловьеву, что Цоя надо снимать в главной роли в «Ассе», а Соловьев как-то недоверчиво на это дело посмотрел. Уже во время съемок он понял масштаб фигуры, которой являлся Цой.
Еще он всегда говорил, что Виктор Цой — медиум. То есть, Цой был очень скромным, немногословным. Соловьев считал, что все песни Цоем писались от какого-то высшего дара медиума. Но я на самом деле считаю, что это Соловьев медиум. Может быть, и Цой тоже — но Соловьев точно.
— По кадрам видно, что настроение фильма — это в первую очередь юность, свобода, предчувствие перемен. Правильно ли это считывается, и что еще вы хотели передать зрителю?
— Когда мы написали сценарий, мы поняли, что основная внутренняя задача картины — вернуть зрителю ощущение утраченного детства и счастья. Мы сознательно стремились к такой нежной, романтичной, очень теплой картине.
Мои воспоминания о детстве очень теплые. И я думаю, что у любого человека воспоминания о детстве загадочно-нежно-добрые, вероятно, сказочные. Детство сначала пропитано маминым теплом, потом теплом друзей, потом первой любовью, от которой у тебя заходилось сердце. Это сейчас не выглядит никакой трагедией, несмотря на то, что первая отверженная любовь могла быть трагедией. Сейчас это все выглядит очень теплым чувством. Вот об этом мы и хотели поговорить в первую очередь. И это видно по атмосфере.
— Сейчас в целом в искусстве чувствуется ностальгия по той эпохе — конец 1980-х — начало 1990-х. И кажется, что по тому времени ностальгируют даже те, кто там никогда не жил. Почему сейчас та эпоха пользуется такой популярностью?
— Мне кажется, есть две причины. С одной стороны, выросло поколение, которое тогда родилось. Для режиссера, особенно авторского кино, просто необходимо фиксировать свое прошлое, свое детство. Посмотрите на Феллини, на Тарковского, на Трюффо. Тенденция у авторского режиссера снимать о своем детстве наблюдается всегда, потому что без этого невозможно пройти куда-то дальше. Просто выросло то поколение. И, естественно, о том времени они и могут говорить.
А что касается в целом какой-то тенденции оглядки туда, я думаю, что это просто мода. Мода не в плохом смысле. Мода на фасон, на одежду. Это микс современных материалов и старых фасонов. Я думаю, что дело в этом.
— Если в целом говорить о кинематографе. Сейчас в силу политических причин кажется, что российский кинематограф отстраняется от мирового и начинает по-новому открывать себя. Чувствуете ли вы это?
— Мне кажется, на самом деле, что российский кинематограф, как и советский кинематограф, всегда был независим от западного. То есть, это была какая-то повсеместная пульсация. Дальше мы поняли, что хотим подражать, потому что можем зарабатывать этим деньги. А сейчас мы опять выходим к самоидентификации.
Такую же историю, даже еще мощнее, я наблюдаю в Казахстане. Они возвращаются к языку, к собственной идентичности. Так же и тут. Российский кинематограф обосабливается и ищет себя.
— В чем феномен казахстанского кинематографа? Почему российскому зрителю нужно с ним познакомиться?
— Вообще, очень интересно посмотреть, что там. Мы очень много смотрим на Запад и вдохновляемся. Но сейчас мы поворачиваемся к азиатскому кино, в том числе, например, к корейскому. «Паразитов», по-моему, посмотрели все. Корейское, японское кино — в эту же категорию сейчас будет входить казахстанское, потому что оно усиливается. Они обретают свои корни, они рассказывают очень много интересного. Самое классное, что сейчас выросло молодое поколение, которое тоже накопило много удивительных историй, знаний о кино вследствие доступности технологий. Люди вдруг выросли. На самом деле, в Казахстане это касается не только кино, но и музыки, и искусства. Я думаю, что это важно — увидеть людей, которые рядом.
— Какое будущее у фильма «Скоро кончится лето»?
— Фильм обычно идет по фестивалям до проката. Наш фильм тоже поучаствовал в нескольких фестивалях. К сожалению, опять же, из-за мировой ситуации мы не смогли попасть на ряд фестивалей, которые были готовы нас рассмотреть. Мы были на ММКФ, были на «Киношоке», думаю, что будем на казахстанском фестивале. Тут не сложилось большой фестивальной истории, которую мы бы хотели.
Но может быть, в этом есть своя правда. Это кино ближе к зрительскому, чем к фестивальному. Здесь нет резких тем, все очень доброе, сочное. Может быть, в этом смысле чем раньше его посмотрит зритель, тем лучше. И потом — это год 60-летия Цоя. Не хотелось тянуть, хотелось выпустить фильм в его юбилейный год.
— Чему вас научила ваша картина?
— С производственной точки зрения, картина научила меня профессии продюсера. Я много занималась всякими продюсерскими делами, мне приходилось быть глубоко включенной в эти вопросы. Мне это не всегда нравилось, хотелось сказать: «Ребята, я просто режиссер, и я ничего не хочу. С меня только творчество». Но с другой стороны, я понимаю: если бы меня от этого отрезали, я бы многое потеряла. Потому что мне очень интересно, как это работает.
А еще я поняла, что картина и жизнь — они неотъемлемы друг от друга. Нет такого, что ты пришел на работу, снял картину и вечером занимаешься семьей. То есть это абсолютное включение одного процесса в другой. И еще я поняла, что очень важна атмосфера на площадке. У нас была атмосфера тотальной любви. Отзывы от зрителей после показа — это отзывы о том, что они ощущают огромную любовь. Я думаю, это связано с тем, как мы это делали.
Как важно работать со своими! Мы все это знаем — «Найти своих и успокоиться». Но всегда это немножко абстрактные слова. Здесь я почувствовала, насколько действительно это важно — поработать с теми, в кого ты влюблен. А когда ты влюблен, ты отдаешь все, что у тебя есть. И человек отдает тебе взамен. Ты расширяешься и получаешь энергию.