Предисловие Дмитрия Быкова к книге Евгения Ройзмана «Личный приём. Живые истории» // 2021 год
Евгений Ройзман «Личный приём. Живые истории» // Екатеринбург: «Гонзо», 2021, твёрдый переплёт, 352 стр., тираж: 3.000 экз., ISBN 978-5-904577-82-7Предисловие
Евгений Ройзман утверждает, что не вспоминал рассказ Александра Грина «Личный приём», выдумывая название для этой книги. Между тем у его невыдуманных рассказов и полуфантастической истории Грина весьма много сходств: во-первых, в названии есть известная двусмысленность. Личный приём — это и встреча значительного лица с посетителями, и персональный метод решения вопросов, как в гриновском рассказе. Кроме того, пафос рассказа Грина вполне совпадает с главной мыслью Ройзмана: мы всё можем, если захотим, просто в критический момент никто, кроме тебя самого, не вступит в дело и не решит проблему. А так-то всё решаемо, стоит руки приложить.
В этом и состоит основа обаяния, неизменной притягательности ройзмановской прозы: разумеется, она являет нам портрет нынешней России, это само по себе интересно, хотя портрет выходит не особенно утешительным. Но Ройзман рассказывает, как развязываются, а иногда и разрубаются гордиевы узлы современной жизни, как элементарная заинтересованность оказывается сильнее отчаяния, как всем можно помочь, если захотеть и минимально напрячься. Или напрячься чуть серьёзнее, если требуется. На фоне того, что Лев Аннинский называл «текучим и повальным попустительством людей своим слабостям», Ройзман демонстрирует нравственную и физическую мускулатуру, а это зрелище очень утешительное. У него хорошая поэтическая школа, он писал стихи, как полагается, лет до тридцати, и стихи были хорошие, прекрасно запоминались, обладали тем самым личным авторским интонационным клеймом — «В большой стране мутнотекущих рек, где каждый сострадания достоин…» В прозе он так же энергичен, лаконичен, мускулист и точен, так же одной строчкой набрасывает портрет, так же стремительно выходит на тему; диалог строго дозирован, авторские оценки скупы, патетики ноль. Очень деловитая литература, при огромном разнообразии типажей и ситуаций ни на минуту не выглядящая разбросанной или утомительной. Внешне это рабочий дневник, но он так построен, что скоро читатель начинает слышать хор рыдающих, требующих, негодующих голосов. Он не просто видит страну — он чувствует, что страна эта небезнадежна, что она хочет и может помогать себе, нужно ей только что-то вроде адреналиновой инъекции. Вот эта книга — такой укол.
Ройзман сам себя до некоторой степени удивляет в русской жизни и литературе не было ещё героя с таким разнообразным опытом, таким сложным характером таким фундаментальным образованием и такой богатой практикой. Как-то многовато всего он в себе совмещает — поэт, историк, мэр, чемпион-гонщик, марафонец, исследователь невьянской иконы, борец с наркоманией, подросток с Уралмаша, правозащитник, политик, а по некоторым данным, авторитет в самом широком смысле слова. Я лично встречал людей, уверенных, что Ройзман — человек очень страшный. И множество людей, ненавидящих его до глубины души. Это очень правильно, потому что человек, никем не ненавидимый в России, представляет собой пустое мест, а про Ройзмана можно сказать что угодно, только не это. Гражданин будущей России будет похож на Ройзмана. Или не будет. Я вообще не до конца уверен в возможности этой будущей России. Но что литература будущей России станет именно такой — сжатой, бьющей наотмашь, точной, оптимистичной и действенной, — я совершенно убеждён. Потому что не знаю насчёт России, а уж литература тут будет всегда.
Евгений Ройзман утверждает, что не вспоминал рассказ Александра Грина «Личный приём», выдумывая название для этой книги. Между тем у его невыдуманных рассказов и полуфантастической истории Грина весьма много сходств: во-первых, в названии есть известная двусмысленность. Личный приём — это и встреча значительного лица с посетителями, и персональный метод решения вопросов, как в гриновском рассказе. Кроме того, пафос рассказа Грина вполне совпадает с главной мыслью Ройзмана: мы всё можем, если захотим, просто в критический момент никто, кроме тебя самого, не вступит в дело и не решит проблему. А так-то всё решаемо, стоит руки приложить.
В этом и состоит основа обаяния, неизменной притягательности ройзмановской прозы: разумеется, она являет нам портрет нынешней России, это само по себе интересно, хотя портрет выходит не особенно утешительным. Но Ройзман рассказывает, как развязываются, а иногда и разрубаются гордиевы узлы современной жизни, как элементарная заинтересованность оказывается сильнее отчаяния, как всем можно помочь, если захотеть и минимально напрячься. Или напрячься чуть серьёзнее, если требуется. На фоне того, что Лев Аннинский называл «текучим и повальным попустительством людей своим слабостям», Ройзман демонстрирует нравственную и физическую мускулатуру, а это зрелище очень утешительное. У него хорошая поэтическая школа, он писал стихи, как полагается, лет до тридцати, и стихи были хорошие, прекрасно запоминались, обладали тем самым личным авторским интонационным клеймом — «В большой стране мутнотекущих рек, где каждый сострадания достоин…» В прозе он так же энергичен, лаконичен, мускулист и точен, так же одной строчкой набрасывает портрет, так же стремительно выходит на тему; диалог строго дозирован, авторские оценки скупы, патетики ноль. Очень деловитая литература, при огромном разнообразии типажей и ситуаций ни на минуту не выглядящая разбросанной или утомительной. Внешне это рабочий дневник, но он так построен, что скоро читатель начинает слышать хор рыдающих, требующих, негодующих голосов. Он не просто видит страну — он чувствует, что страна эта небезнадежна, что она хочет и может помогать себе, нужно ей только что-то вроде адреналиновой инъекции. Вот эта книга — такой укол.
Ройзман сам себя до некоторой степени удивляет в русской жизни и литературе не было ещё героя с таким разнообразным опытом, таким сложным характером таким фундаментальным образованием и такой богатой практикой. Как-то многовато всего он в себе совмещает — поэт, историк, мэр, чемпион-гонщик, марафонец, исследователь невьянской иконы, борец с наркоманией, подросток с Уралмаша, правозащитник, политик, а по некоторым данным, авторитет в самом широком смысле слова. Я лично встречал людей, уверенных, что Ройзман — человек очень страшный. И множество людей, ненавидящих его до глубины души. Это очень правильно, потому что человек, никем не ненавидимый в России, представляет собой пустое мест, а про Ройзмана можно сказать что угодно, только не это. Гражданин будущей России будет похож на Ройзмана. Или не будет. Я вообще не до конца уверен в возможности этой будущей России. Но что литература будущей России станет именно такой — сжатой, бьющей наотмашь, точной, оптимистичной и действенной, — я совершенно убеждён. Потому что не знаю насчёт России, а уж литература тут будет всегда.