День солидарности. Все мы немного трудящиеся. Колонка Анатолия Вассермана
За красивым названием «День Весны и Труда» понемногу забывается изначальное «День международной солидарности трудящихся». А уж историю праздника мы, похоже, и вовсе не помним. Я, например, ещё в школе знал, что всё началось с разгона рабочей демонстрации за восьмичасовой рабочий день в Чикаго 1886.05.04. А Википедия сообщает (со ссылками на источники, так что, скорее всего, верно), что ежегодные демонстрации по данному поводу шли с 1856.04.21 в Австралии, так что традиция ещё длиннее.
Восьмичасовой рабочий день давно стал общепринятым. Сперва в России (к тому моменту назвавшейся Союз Советских Социалистических Республик) вскоре после окончания Гражданской войны (к слову, начатой активистами государственного переворота 1917.03.15, по тогдашнему юлианскому календарю названного Февральская революция, примерно соответствующими по взглядам нынешней тоталитарной секте «либералы», против тех, кто, начиная с 1917.11.07 — Октябрьской революции, пытался исправить разрушенное февралистами). Затем — по нашему примеру и под давлением своих трудящихся — в других сравнительно развитых странах. Нынче не распространяется он разве что на вахтовиков (в том числе гастарбайтеров — ездящих на трудовую вахту в другие страны). С учётом же того, что более полувека назад начался — опять же сперва у нас — переход с одного на два выходных дня в неделю, тогдашнее требование уже давно перевыполнено.
Тем не менее значение праздника не падает. В частности, потому что по мере развития и совершенствования общества возникают всё новые возможности для каждого человека, но нужна солидарность, чтобы эти возможности стали доступны действительно каждому, а не оказались достоянием сравнительно немногих, зачастую тратящих немалые силы на ограничение доступа других к тем же возможностям, чтобы оставаться превыше большинства.
Но, на мой взгляд, куда важнее, что сам труд — причина для солидарности.
Ещё Аристотель Никомахович Стагирский считал известным с незапамятных времён, что разделение труда повышает его производительность. Жил он в IV веке до нашей эры, так что рискну предположить, что данный факт известен примерно три тысячелетия. Строго говоря, правило срабатывает не при любых обстоятельствах. Есть у меня немало статей, показывающих, когда увеличение разделения практически не повышает — а порою катастрофически понижает — производительность. Одна из причин нынешней Великой депрессии — нынешнее принуждение целых стран к узкой специализации как раз во имя углубления разделения труда. Тем не менее в большинстве случаев разделение труда выгодно. Именно поэтому каждый трудящийся должен если не осознавать в полной мере, то хотя бы ощущать, что ему самому жизненно необходимо взаимодействие с другими — и для взаимной поддержки интересов, и для единства и устойчивости технологических цепочек.
По мере разделения труда и сужения специализации каждого человека ощущение общности ослабевает. Особенно на фоне различий образа жизни. Программисту, сидящему дома и общающемуся с коллегами разве что через Интернет, бездельник, точно так же сидящий дома и общающийся через тот же Интернет с соучастниками компьютерной игры, может показаться ближе курьера, доставляющего на дом обоим корм и прочее жизнеобеспечение. Но исчезни хоть все игроки — в жизни программиста что-то изменится, разве что если он сам как раз игры и программирует. А исчезни курьеры?
Трудом зачастую оказывается даже то, что вроде бы не оплачивается. Рождение и воспитание детей требует громадных затрат времени, сил, здоровья — но идея платить за столь тяжкую работу возникла лишь недавно. Причём в связи с тем, что даже в странах, считающихся образцом развития, значительная часть мужчин сейчас не может, как ещё недавно по историческим меркам, содержать полноценную семью только собственными усилиями. Женщины оказались перед грустным выбором: рожать и воспитывать детей, пребывая на грани если не голодной смерти, то явной бедности, или зарабатывать (по возможности наравне с мужчинами), откладывая деторождение на неопределённое будущее, когда накопится достаточно денег на хотя бы пару лет без работы. Последствия вежливо названы третьим демографическим переходом, а по сути означают стремительное сокращение населения. Правда, есть (в основном среди англосаксов и воспитанных в англосаксонском духе) очевидно ложная (ибо не учитывает прогресс) теория, уверяющая, что планета наша переполнена и обезлюживание пойдёт на пользу тем, кто выживет. На самом деле чем меньше народу, тем меньше не только возможностей разделения труда, но и творческих личностей, так что при сокращении человечества те, кто выживет, будут жить куда хуже, чем сейчас. Поэтому общество, столкнувшись с последствиями сокращения зарплаты мужчин (в основном — в интересах их нанимателей), оказалось вынуждено платить женщинам за то, что ещё недавно не считалось трудом. Пока пособия на детей, увы, почти всюду сопоставимы с пособиями по безработице. Но, вероятно, скоро станут полноценной зарплатой.
Сходным образом сейчас не считается трудом участие бабушек и дедушек в воспитании внуков. Слишком уж привычное занятие — вот и не обращают на него внимания экономические теоретики. Да и чему может научить старик ребёнка в стремительно меняющемся мире? Да по меньшей мере вниманию к другим, способности сопереживать, уважать и пользоваться уважением. Разве не пригодится всё это во взрослой жизни?
Занятия, не считающиеся, но по сути являющиеся трудом, можно перечислять ещё долго. А уж о формах проявления солидарности трудящихся и подавно говорить не буду: не сомневаюсь, что любой мой читатель видел десятки трудов с анализом демонстраций, забастовок и множества иных путей взаимной поддержки. Да и сегодня — в День международной солидарности трудящихся — таких публикаций более чем достаточно. Я же попробовал порассуждать не столько про конкретику, сколько про картину в целом. Поводов же для рассмотрения частностей предостаточно и в любой другой день.