Под одну гребёнку. Административный восторг неизбывен. Колонка Анатолия Вассермана
Публицист призывает власти активнее работать над законом о гаражной амнистии, необходимость которой, по мнению автора, давно назрела.
(Напоминаем: по просьбе уважаемого колумниста его материалы публикуются с авторской орфографией и пунктуаций. Также напомним: в своих колонках Анатолий Вассерман высказывает исключительно собственное мнение, которое может не совпадать с мнением редакции. — Прим. ФАН).
Довелось мне на днях побеседовать с руководителями гаражного коллектива рядом с одним из вылетных шоссе Москвы, около МКАД. Целых шесть стоянок, тысяча автомест. Территория выделена под гаражи чуть ли не полвека назад решением тогдашней власти Москвы, благоустроена усилиями самих автовладельцев: овраги засыпаны, подземные коммуникации — включая кабели связи — надёжно перекрыты сверху, вокруг гаражей асфальт и зелень…
Правда, для нынешних администраторов решения советских времён вроде бы вовсе не существуют, и нынче гаражи представляются незаконными, а территория самозахваченной. Но с таким осложнением должен справиться готовящийся сейчас в правительстве пакет документов по гаражной амнистии, похожей на уже идущую дачную. Тем более что гаражевладельцы аккуратно выплачивают и земельный налог, и тарифы коммунальных услуг, и все прочие положенные деньги.
Тем не менее во власти московского района Ивановское уже не раз возникало решение, что гаражи надлежит снести в ближайшее время. В последний пока раз приговор не приведен в исполнение только вследствие нынешней коронавирусной пандемии. В предыдущие разы удавалось отбиться разными зацепками, доказывающими, мягко говоря, странность поводов для сноса.
Например, идея поставить на месте гаражей четырёхэтажную парковку эффектна, но не эффективна: в ней число машиномест по меньшей мере на 1/5 меньше, чем в сносимых ради неё гаражах. А большее число этажей в таком месте не поставить: вроде бы даже сама почва не вынесет нагрузки. Не говоря уж о том, что гаражи стоят над подземными коммуникациями, а на таких местах по закону нельзя сооружать ничего капитального, чтобы в случае аварии не мешать ремонту. Помните «ночь длинных ковшей» в Москве? Сносили как раз капитальные строения над коммуникациями: в предыдущей версии Гражданского кодекса была дырка, позволявшая заменять ими лёгкие торговые павильоны — те можно передвинуть или даже снести за считанные минуты, чтобы добраться до повреждённых труб и кабелей. Уж и не говорю о том, что в надземной парковке без стен условия хранения автомобилей почти не отличаются от уличных, чинить машину невозможно, да и всякую нужную автовладельцу мелочь нельзя хранить.
Было и предложение создать на месте гаражей открытую платную парковку. Но таких поблизости хватает. И заполнены они меньше чем наполовину. Понятно, если гаражи снести, можно загнать их владельцев под открытое небо — на месте гаражей или, скажем, во дворах, если на въезде установить шлагбаумы. Но местный бюджет не получит ни гроша дополнительно: по нынешним правилам надлежит выдать резидентные удостоверения, и плата за них даже меньше нынешних платежей с гаражной территории.
Свежайшая чиновная идея — создать на месте гаражей прогулочную зону: разбить газоны, расставить скамейки… Ага, в нескольких шагах от шоссе с громадным потоком и вовсе не в пешеходной доступности от ближайшего жилья: преодолеть такое расстояние можно ради поездки, но вряд ли ради прогулки в пределах досягаемости автовыхлопа. Вдобавок план такого благоустройства до сих пор никто не пытался разработать: так, смутная мечта.
Словом, в долгой беседе нам так и не удалось понять: может ли снос гаражей принести пользу району или хотя бы выгоду кому-то из местных чиновников. Разве что пересказанная мне реплика одного из них «вы тут долго стояли — дайте другим постоять» указывает на расхожее в народе (не только в нашем) представление: если не получается сделать всем одинаково хорошо — надо хотя бы сделать всем одинаково плохо, чтобы никому обидно не было.
Во всём мире крестьяне готовы сжечь хозяйство слишком успешного собрата. Не из зависти, а из самозащиты. В сельском быту слишком велик соблазн использовать избыточные ресурсы для ростовщичества. Правда, на селе деньги не в ходу, зато несложно получать прибыль натурой. Возьмёшь моего коня — но сперва моё поле вспашешь, а уж потом своё (у нас сезон сельхозработ столь краток, что на поле должника урожай оказывается ощутимо ниже). Дам тебе на посев мешок зерна — ты мне отдашь с урожая два мешка (на Руси одно посеянное зерно давало, как правило, 3–4 зерна, так что такая ставка кредитования оставляла должника почти без собственной выгоды). Очевидно, ростовщик (у нас их называли кулаками) довольно скоро загоняет прибегающих к его услугам в уже неоплатные долги. Самые безнадёжные должники (в нашей терминологии — подкулачники) превращаются в коллекторов, выбивая из остальных оплату. Единственный способ защититься от ростовщика — уничтожить его хозяйство.
У многих народов это породило традицию демонстративного саморазорения. Особо богатый индеец или эскимо (так называет себя сам народ: ‑с — окончание множественного числа в английском языке) устраивает пир для всего поселения, раздаёт щедрейшие подарки, а что не удалось съесть или отдать — рвёт, разбрасывает, сжигает… Это в какой-то мере самореклама: мол, я такой крутой, что ещё не раз всё наживу. Но и страховка от уничтожения добра (а то и убийства) соседями, боящимися влезать в долги.
Но мы-то уже давно не крестьяне! Да и не смогут владельцы гаражей воспользоваться ими как ресурсами для ростовщического разорения кого бы то ни было. В таких условиях желание подровнять по нижней мерке становится в лучшем случае бессмысленным. А то и разорительным для всей страны: если уничтожать всё из ряда вон выходящее, люди от безнадёжности опустят руки, просто перестанут заботиться о себе и других.
Надеюсь, чиновники (не только района Ивановское: насколько я наслышан, сходные истории бытуют во многих местах — не только в Москве) смогут без окрика сверху разобраться: что в их движущих мотивах идёт от искреннего желания сделать лучше хоть кому-то (пусть даже себе, любимым), а что — от рефлексов былых эпох, уже бессмысленных (и даже опасных) в новых условиях.