50 лет "Граду обреченному". Превращения интеллигенции
По словам Бориса Стругацкого, картина Н.К. Рериха «Град обреченный» вдохновила писателей на создание романа. У Рериха две картины с этим названием (1914 и 1919 годов), но сюжет у них общий.
В наступившем году исполняется 50 лет роману братьев Аркадия и Бориса Стругацких «Град обреченный» (1972, опубликован в 1988—1989). Теперь описанные в нём превращения общества, пожалуй, можно счесть пророческими. И для 1972 года прямо поразительно точным предсказанием. Судите сами. В некоем фантастическом Городе после падения социалистического режима всеобщего равенства наступает — что? Нет, вовсе не идеализированная «сферическая демократия в вакууме». Увы, приходит гнилой, коррупционный, воробуржуазный и регрессирующий режим «господина Мэра» со всеми прелестями хорошо знакомого нам постсоветского капитализма. А что потом? А потом против этого режима начинает выступать маленькая, но смелая Партия Радикального Возрождения во главе с бывшим унтер-офицером вермахта Фридрихом Гейгером, который сам себя аттестует как бывшего гестаповца.
Город. Иллюстрация Артёма Чебохи
Завершается всё правым переворотом с участием народных масс. Майданом, короче говоря. «Он увидел, как вдоль цепи фонарей, окаймлявших площадь, вдоль кольца сцепившихся телег и повозок со звоном и лязгом мчится бронеавтомобиль, его пулемётная башня ходит из стороны в сторону, обильно плюясь огнём, светящиеся трассы мечутся по всей площади... И тут на открытое пространство выбежал длинный человек в чёрном, взмахнул рукой и плашмя упал на асфальт. Под броневиком вспыхнуло пламя, раскатился гулкий удар, и железная махина грузно осела назад. Человек в чёрном уже снова бежал. Он обогнул броневик, сунул что-то в смотровую амбразуру водителя и отскочил в сторону, и тогда Андрей увидел, что это Фриц Гейгер, а амбразура озарилась изнутри, в броневике грохнуло, и из амбразуры вылетел длинный коптящий язык пламени... И тут бронированная дверца распахнулась, на асфальт вывалился охваченный пламенем лохматый тюк и с пронзительным воем стал кататься, рассыпая искры...»
А вот после победы восставших на трибуну взбирается этот самый Фриц Гейгер. Что же он говорит?
«Над толпой, усиленный микрофонами, раздался надсадный яростный голос:
— ...И ещё раз повторяю: беспощадно! Мы очистим Город!.. от грязи!.. от нечисти!.. от всех и всяческих тунеядцев!.. Воров — на фонарь!..
— А-а-а! — проревела толпа...
— Ненависть! Ненависть поведёт нас! Хватит фальшивой любви! Хватит иудиных поцелуев! Предателей человечества! Я сам подаю пример святой ненависти! Я взорвал броневик кровавых жандармов! У вас на глазах!.. Я железной метлой выметаю нечисть и нелюдей из нашего Города! У вас на глазах! Я не жалел себя! И я получил священное право не жалеть других!..»
Город эпохи расцвета либеральной демократии. Нашествие павианов. Иллюстрация Артёма Чебохи
Но в этой ситуации для нас интересен не столько Гейгер — с ним-то как раз всё абсолютно ясно — сколько главный герой романа, Андрей Воронин. В начале романа он идейный красный, «комсомолец», как сам представляется. Потом, при буржуазном режиме, — главный редактор «желтоватой оппозиционной либеральной газетки». Которая при фашистах отнюдь не закрывается, а «просто перестаёт быть оппозиционной и либеральной». А сам Воронин, уже при Гейгере, делается крупным сановником фашистского режима. Неожиданный поворот? Очень даже ожиданный. Вот как характеризовал своего персонажа сам Борис Стругацкий: «главный герой, Андрей Воронин, комсомолец-ленинец-сталинист, правовернейший коммунист, борец за счастье простого народа — с такою лёгкостью и непринуждённостью превращающийся в высокопоставленного чиновника, барина, лощёного и зажравшегося мелкого вождя, вершителя человечьих судеб». Ещё более интересно признание Бориса Натановича о том, что «роман этот задумывался изначально в значительной степени как автобиграфический».
Ну да, конечно. Ведь роман — это не только история типичного советского интеллигента, но и более того — история превращений целой социальной группы. От красных бессребреников — к либеральным сторонникам воробуржуев, и далее — к фашистам. Вначале Воронин был жутко красным, идейным, бескорыстным, искренне верил в мировой коммунизм (пардон, «Эксперимент»). В равенство всех со всеми (регулярная ротация должностей дворников-мусорщиков и директоров в Городе). Потом как-то естественно и непринуждённо стал «желтоватым» либералом, защитником всех и всяческих свобод.
А потом точно так же естественно и незаметно для себя самого превратился в соратника «отпетого нациста-гитлеровца» (это характеристика Бориса Стругацкого, если что). Для которого самое милое в жизни - собирать коллекцию дорогого старинного оружия и развешивать у себя дома на ковре. А фашистские вожди при ближайшем рассмотрении оказались не такими уж жуткими людоедами. Ну да, они могут при случае застрелить оппозиционного журналиста, который в глаза назовёт их фашистами, хладнокровно жгут из огнемётов «нелюдей» (например, пациентов психиатрической больницы), следят за неблагонадежными высказываниями («пропагандой Эксперимента»), но в общем-то — милейшие люди. Пожалуй, роман следует оценить как очень жестокое, беспощадное саморазоблачение советской интеллигенции. Откуда она есть пошла и куда в итоге пришла.
Ну, а поведение Андрея Воронина в дни фашистского переворота — это один к одному сегодняшний эталон поведения либералов в дни ультраправых переворотов. Оно всё — в паре фраз:
«— Что делать? В городе фашистский переворот.
— Почему — фашистский? - ошеломлённо спросил Андрей... — Почему ты думаешь, что фашистский?
— Я не думаю, я знаю, — нетерпеливо сказал Кэнси».
Этого журналиста-антифашиста, Кэнси, который «не думал, а знал», фашисты в тот же день и грохнули.
Останутся такие, как Воронин — хлопающие ушами и ровным счётом ничего не понимающие в происходящем, но при этом — вполне пригодные кирпичики для строительства нового фашистского порядка.
Есть определённая логика и в развитии от социальной революции к торжеству либералов, а потом и фашистов. Социальная революция даёт огромные, неслыханные прежде возможности самым простым людям, огромным массам. Простого грузчика Вана в романе она упорно выталкивает наверх, сначала назначая секретарём мэра. Он отказывается, несёт за это наказание, работает дворником. Потом его назначают директором комбината... Он вновь отказывается...
На втором этапе — либеральном — такого уже нет. Мэр — это мэр, директор комбината — директор, дворник — это дворник. Завоевания революции уже растащены по карманам отдельных людей.
Но из этого этапа, как проницательно поняли Стругацкие ещё в 1972 году, с необходимостью вытекает и третий этап — фашистский. Когда новообразованная «элита» всеми средствами защищает свои привилегии от таких, как Ван... Так что три стадии развития главного героя: красный идеалист — либеральный борец за все и всяческие свободы — фашистский «зажравшийся лощёный барин» — не только не случайны, но и железно необходимы.
Печальна, конечно, «автобиографическая» история деградации советской интеллигенции — от красных к либералам и далее к фашистам — описанная Стругацкими в романе, и которую мы видим сейчас воочию. Увы, интеллигенция поколения Стругацких вместе с грязной водой выплеснула вон и ребёнка — то есть отреклась от «Эксперимента», от всяких идей социальной справедливости, равенства, уважения к человеку труда...
Но ведь история на этом ещё не заканчивается. Как говорил Маркс, крот истории хорошо роет. Вот на него-то, на этого крота, теперь вся надежда.